Просветленные не ходят на работу

— Нет, конечно! — я потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. — Но ведь они… Почему кто-то может добиться свободы, как наши гости, без каких-то особых усилий, а другим приходится пахать?

— А кто тебе сказал, что они добились свободы? — брат Пон укоризненно покачал головой. — Да, то, что именуется белой кармой, у них в данный момент превалирует над другими ее видами, но рано или поздно ее действие закончится, и тогда все-все изменится… Да, у этих молодых людей есть шанс на то, чтобы осознать пустоту, но он не больше и не меньше, чем у других.

— Это почему так?

— Если бы ты умел видеть так, как должно, то ты бы разглядел, что сознание каждого из них забито, — монах взял палочку, нарисовал на земле круг и заполнил его кривыми штрихами. — Пусть там очень мало алчности и ненависти, но невежества не менее, чем у других. Пусть там нет мыслей о том, как заработать побольше и как оттолкнуть локтем ближнего, там хватает другого хлама…

Мне очень не нравилось то, что говорил он, не хотелось, чтобы рушился такой красивый образ беспечных путешественников, разбивающих палатки где пожелают, устраивающих «концерты» для тех, кто оказался рядом.

— Кроме того, ты пытаешься оценивать, судить людей по тому, как они себя ведут, — продолжил брат Пон. — Но забываешь, что воспринимаешь не самих людей, а их образы, созданные разумом, картинки, имеющие очень мало отношения к реальности, порожденные твоим восприятием.

— Та самая «труба»? — вспомнил я метафору, некогда поразившую мое воображение.

— Именно, — отозвался он. — Ты же не можешь знать, что на самом деле есть каждый из них?

— Не могу, — вынужден был согласиться я. — Но почему-то так хочется верить, что эти ребята и вправду чисты духом, что они идут не только по лику земли, но и к свободе…

— Так верь, кто мешает? — брат Пон улыбнулся. — Только осознавай свою веру. Помни, что она столь же нереальна, как и все остальное, и тогда все будет хорошо. Помимо того, давненько ты не считал колокола… Иди, займись.

— Но зачем?! Ведь их число не изменилось?

— Откуда ты знаешь? — монах посмотрел на меня с подчеркнутой строгостью. — Помни, что ты сейчас совсем не в той реальности, в которой находился, когда приехал в Тхам Пу.

Очень хотелось возразить, но я сдержался.

Было искушение просто обойти вокруг храма и сказать «сто семь», но я знал, что, во-первых, мое жульничество окажется замечено, а во-вторых, ложь наверняка повлечет за собой не самые приятные кармические последствия.

Поэтому я этот соблазн быстренько отогнал и двинулся в обход вата, считая колокола и одновременно выполняя смрити.

Да, вот она, моя зависть к бэкпекерам и рядом вера в то, что они такие хорошие и замечательные. Ничуть не лучше и не хуже прочих желаний, мыслей и ощущений, что мерцают и меняются, живут каждое не более мгновения. И лишь благодаря тому, что повторяются в очень похожем виде, могут казаться длительно и реально существующими.

К моему удивлению, у меня получилось сто два…

Почесав в затылке, я даже не стал подходить к брату Пону с этим результатом, а сразу двинулся на второй круг: нет, в этот раз я не злился, вообще не испытывал особо сильных эмоций, но куски старой меди вновь играли со мной странную игру, будто прятались друг за друга или, наоборот, раздваивались.

Сто девять… сто пять…

На четвертом круге, когда вышло сто восемь, я сдался.

— Правильно, — сказал брат Пон, когда я озвучил этот результат. — Как твоя зависть?

Я подумал некоторое время, а потом ответил:

— Не существует.

— Когда вновь появится, то ты знаешь, чем тебе нужно заняться, — и он указал в ту сторону, где покачивались, отбрасывая блики лоснящимися боками, только что сосчитанные мною колокола.

Бэкпекеры простояли рядом с нами две ночи, а потом как-то тихо и незаметно, без прощаний, исчезли. По этому поводу я не ощутил вообще ничего, ни горя, ни радости, ни облегчения, мелькнула только мысль, что они вполне могли не уйти своими ногами, а раствориться, остаться где-то в другой реальности.

Но ее пришлось отвергнуть, когда выяснилось, что гости не озаботились убрать за собой мусор.

Сделать это за них пришлось нам.

Пять статуэток стояли в ряд и, глядя на них, я испытывал настоящую гордость.

Рисунок на земле может изобразить кто угодно, даже ребенок, а вот вырезать такое под силу далеко не каждому. А если еще учесть, что у меня нет ни таланта, ни художественного училища за плечами…

— Закончил, выходит? — спросил брат Пон, отрываясь от созерцания бодхисаттв.

— Да, они все тут, — сказал я и отбарабанил, точно на уроке буддоведения: — А могхасиддхи, Вайрочана, Амитабха, Акшобхья и Ратнасамбхава.

Нет, я не обольщался — те фигурки, которые послужили мне образцами, выглядели намного лучше, каждая из них вполне могла занять место в музее или в алтаре пагоды, дацана или вата. Мои же были не более чем искусными поделками, но я бы не постыдился показать их кому угодно из знакомых и признать авторство.

Не зря терпел порезы и выкинул не один десяток испорченных заготовок.