— Неплохо, очень даже неплохо, — и брат Пон взял желтокожего Ратнасамбхаву, повертел, оглядывая с разных сторон. — Не скажу, что все по канону, но выглядит достойно. Наступил момент сделать то, ради чего ты с ними возился.
Я вздрогнул от радостного предвкушения.
Наверняка то, что я закончил работу, станет вехой на моем духовном пути, я узнаю некую истину или научусь делать что-то новое…
Брат Пон напрягся, побагровел, его пальцы изогнулись, точно превратились в когти. Раздался хруст, по бокам Ратнасамбхавы побежали трещины, рука с зажатым в ней драгоценным камнем отломилась.
Через миг наземь упала груда щепок.
— Нет… — прохрипел я.
Этого не может быть, это не более чем страшный сон, я сейчас проснусь.
— Да, — сказал брат Пон, с ласковой улыбкой берясь за Акшобхью.
Вновь мгновение страшного напряжения, когда словно все его тело превратилось в раму, обтянутую сухожилиями, прочными, как металлические струны, и рядом с первой кучкой щепок образовалась вторая.
Я сглотнул, открыл рот, но сказать ничего не смог.
А потом сидел и только смотрел, как монах одну за другой уничтожает статуэтки. Горечь заполняла меня изнутри и почти шла горлом, словно желчь, сердце билось с перерывами.
Я пытался считать вдохи, напоминал себе, что «это не я, это не мое», но ничего не помогало.
Ради чего я горбатился над фигурками бодхисаттв вечера напролет?
Ради того, чтобы они вот так, в один момент превратились в труху?
— Ну вот, — сказал брат Пон, разделавшись с Вайрочаной, который оказался последним. — Понял?
— Нет, — ответил я, испытывая желание придушить наставника голыми руками.
Обида и злость, о существовании которых я вроде бы давно забыл, в этот момент очень ярко напомнили о себе, и на миг я словно вернулся в те времена, когда еще не был знаком с неправильным монахом…
Невозможно достичь чего-то нового, не избавившись от старого.
Нам дан некий ограниченный «объем жизни», и помимо него мы пространством не располагаем. Так что если есть желание обзавестись чем-то, чего мы ранее не имели, вроде мудрости, уравновешенности или силы воли, то придется выкинуть нечто, не столь необходимое.
На самом деле такого добра много в жизни каждого — и в первую очередь это привычки, необязательно те, что общество признает «дурными», въевшиеся в кровь шаблоны поведения, прилипшие словечки и фразочки, бытовые ритуалы, нелепые страхи и суеверия.
Если стряхнуть с себя хоть что-то из этой шелухи, то идти будет намного легче.
Практика полного осознавания, именуемого еще смрити, формируется в четыре этапа.
Первый состоит в том, чтобы отдавать себе отчет во всех физических действиях и ощущениях: ритм и глубина дыхания, сокращение мускулов, положение тела в пространстве и его перемещения, окружающая среда.
Начинать можно с небольших отрезков времени, но в конечном итоге такое осознавание должно стать постоянным, оно обязано присутствовать вне зависимости от того, чем вы заняты.
Второй этап — добавляется постоянная классификация ощущений на приятные, неприятные и нейтральные, причем не в оценочном смысле, а исключительно в телесном.
Третий — наблюдение за собственной мыслью, постоянный контроль над тем, какими качествами она обладает: эмоциональная или спокойная, разорванная или связная, относящаяся к прошлому, будущему или настоящему.
Четвертый — осознавание желаний, любых, даже самых низменных, которые иногда появляются у любого человека, кроме разве что просветленных. Их нужно не подавлять и не осуждать себя за их появление, а бесстрастно регистрировать, и тут же переходить к следующему, не задерживаясь на пережитом.
Идеал — полное исключение автоматизма из процесса функционирования организма, а также «объективизация» потока восприятия, отстранение его от личностных оценок и вообще от идеи личности.
Излишнее старание, напряжение, самоизнурение — верный путь к неудаче.
Нет, усилия прикладывать необходимо, но процесс этот должен быть легким, приносить в первую очередь радость.
Если же мы вынуждены принуждать себя, то мы делаем что-то не то или не так.
Глава 9. Жизнь взаймы
Осознавать не забываешь? — спросил меня брат Пон.
— Что именно? — чтобы выдавить из себя эти два слова, я приложил столько сил, что даже вспотел.
Внутри бушевала настоящая буря, онемение языка прошло, и на него просились совсем другие сочетания звуков, очень-очень эмоциональные.
— А все подряд, — ответил монах как ни в чем не бывало. — Чувства, для начала.
— Да я… — я споткнулся. — Да мне… вы… зачем так?
— А ты надеялся владеть этими предметами вечно?
— Ну не вечно…
— А сколько? — перебил меня брат Пон.
— Ну, до смерти…
— А когда она наступит? — он наклонился вперед и требовательно заглянул мне в глаза. — Не забывай, что прямо сейчас она парит над твоими плечами и может забрать все! Через минуту, через секунду!
Я вздрогнул, накатила волна паники, показалось, что холодное черное облако уже опускается мне на затылок, что еще миг, и сердце замрет в леденящем объятии, а свет в глазах померкнет.
И что тогда?