Но то ли благодаря словам брата Пона, то ли собственными усилиями, но я сумел отсечь беспокойство, забыть о тревогах, касающихся завтрашнего дня, и сосредоточиться на сегодняшнем.
Мы до самой темноты проговорили, сидя под навесом, и спать я отправился спокойным.
— Ну что, готов? — и брат Пон смерил меня тем взглядом, каким родители оценивают чадо, собранное на первое сентября в первом классе.
— Готов, — нервозно отозвался я.
Спал я как младенец, но стоило открыть глаза, как тревога вернулась.
Я боролся с ней, собирая вещи и переодеваясь, но одолеть до конца так и не сумел. Как встретит меня обычный мир, из которого я так беспардонно сбежал, не поставив никого в известность?
— Тогда пошли, — сказал брат Пон.
Молодые монахи, чьих имен я так и не узнал, с кем не разговаривал ни разу, по очереди сделали ваи в мою сторону, и я ответил тем же, остро понимая, как нелепо выглядит это приветствие, если исполнять его, будучи облаченным в гавайскую рубаху и шорты.
— До встречи, — проговорил я, сглатывая упрямый комок в горле.
Они улыбнулись и замахали, а мы с братом Поном двинулись по тропке прочь от вата. Я оглянулся, потом еще раз, но вскоре остроконечная крыша храма исчезла за деревьями.
— Не оборачивайся, — посоветовал монах. — Вата более не существует. Он исчез.
— Провалился сквозь землю?
— Можешь и так считать. С практической точки зрения это не имеет значения.
— Погодите… — я встрепенулся. — Все хотел спросить… Что за «созерцание жизни»? Зачем оно было нужно?
— Чтобы ты мог ощутить истинное качество этого существования.
— И какое же?
— Свет в объятиях боли, — сказал брат Пон с улыбкой, и желание расспрашивать дальше у меня пропало.
Мы дошли до дороги, и почти тут же показался черный пикап, ехавший в сторону Нонгкхая. Водитель остановил машину и полез наружу, чтобы поприветствовать монаха должным образом.
Брат Пон благословил его, и мы втиснулись в кабину, вдвоем на одно место.
Владелец пикапа что-то рассказывал на тайском, поглядывая на меня с любопытством — еще бы, фаранг, путешествующий в компании служителя Будды, да еще такого служителя!
Брат Пон отвечал ему, не забывая улыбаться.
Нонгкхай, сонный и тихий по сравнению с какой-нибудь Паттайей, показался мне шумным и людным, но, очутившись в толпе, я не ощутил ни тошноты, ни головокружения. Вскинул рюкзак на плечи, и мы двинулись в сторону автостанции, той самой, где я некогда налетел на монаха с гривой волос, заплетенных в косички.
— Ну вот, дело почти сделано, — сказал брат Пон, когда я купил билет на автобус, отходивший через два часа.
— Рано утром буду в городе, там возьму такси до своего кондо, и все, приехал… — сообщил я, без особого успеха пытаясь отогнать чувство, что на этом моя жизнь и закончится.
Мы прошлись до рынка, я купил несколько завернутых в листья ногкхайских колбасок и бутылку воды. Прогулялись по набережной, а когда вернулись на автостанцию, то двухэтажный автобус с огромными цифрами 407 на лобовом стекле уже стоял у платформы, и водитель изучал билет одного из пассажиров.
— Мы обязательно увидимся, — уверенно сказал брат Пон, когда я остановился и повернулся к нему. — Не в этом воплощении, так в следующем, а может, и через десяток. Кто знает?
Я собрался уже сделать ваи, не думая, как это будет выглядеть, но он опередил меня, протянув руку.
— Давай, не посрами своего наставника, — проворчал монах шутливо и подтолкнул меня к автобусу.
Устроившись в кресле на втором этаже, я обнаружил, что брат Пон пропал. Видимо, он решил не ждать отправления, а пустился в обратный путь к сгинувшему вату… а может быть, и сам перестал существовать, растворился в начавших сгущаться сумерках.
Но когда мы поехали, мне показалось, что в толпе мелькнула знакомая фигура в бурой антаравасаке. Я прилип носом к стеклу, пытаясь сообразить, он это или нет, но группа туристов с огромными рюкзаками закрыла человека в монашеском одеянии, а когда они прошли, его на месте не оказалось.
Все одиннадцать часов пути я провел в оцепенении, то спал, то просыпался, пытаясь сообразить, где я нахожусь, куда и зачем еду…
А потом, спотыкаясь, выбрался из автобуса на остановке напротив мечети и вдохнул знакомый воздух Паттайи: да, я оказался там же, откуда уехал несколько месяцев назад, но вернулся я совсем другим, кое-что приобрел, но куда большего лишился, причем вещей не просто бесполезных, а вредных.
При осознании этого факта тревога, страх, прочая мишура вспыхнули упавшей в огонь соломой и исчезли.
Глядя на направляющегося ко мне таксиста-мотобайщика в желтой жилетке, я испытал прилив невероятной легкости и ясности — да, брата Пона больше нет рядом, но его учение, дух и плоть его со мной, и всегда будет со мной, и это утро ничуть не хуже другого годится, чтобы начать новую жизнь.
Так в чем же дело?
Вперед!
Все в этом мире, начиная от вещей и заканчивая собственным телом, дано нам взаймы на сравнительно короткий промежуток времени — семь-восемь десятилетий, максимум век. И любая привязанность к тому, что столь недолговечно, становится источником разочарований и негативных эмоций.