Просветленные не ходят на работу

— Вовсе нет, — он покачал головой. — Смотри, однажды к Просветленному, когда тот уже возглавлял процветающую общину, явился некий брахман и начал задавать вопросы. Ведомы ли почтенному Готаме этапы пути, ведущего к нирване? «Да», — ответил Будда. Много ли учеников ныне упражняются в добродетели под руководством почтенного Готамы? «Много», — ответил Будда. А все ли они обретут полное освобождение? Догадайся, что ответил Просветленный.

Я почесал в затылке:

— Понятно, что «нет». Но почему?

— Точно такое же «почему» озвучил и брахман, хотя намного более велеречиво. Тогда Просветленный вопросил его в ответ — знает ли почтенный гость дорогу в Бенарес? «Да», — ответил брахман. И если сто человек спросят у почтенного гостя об этой дороге и каждому почтенный гость даст подробные и точные указания, все ли доберутся до цели? И что ответил брахман?

— Нет, — уже более уверенно ответил я. — Каждого ведь за руку не отведешь. Обязательно кто-то заблудится, другой услышит все неправильно, третий увлечется какими-то делами и свернет.

— Теми же словами, только более подробно, и воспользовался почтенный брахман, — сказал брат Пон. — И еще добавил, что он всего лишь указывает путь, и не более того. Сейчас же я лишь повторю то, что некогда озвучил Будда — и мы всего лишь указываем путь, а пройти его каждый должен сам, своими ногами.

Намек выглядел более чем понятным, но мне все равно хотелось более четкого ответа, хотелось знать, через сколько лет и каким именно образом я достигну цели, если достигну вообще.

Желание это я осознавал, как и порожденную им неудовлетворенность, но это пока не помогало.

— Пойдем, — сказал брат Пон, поднявшись. — Надо прогуляться.

Я двинулся следом за ним без единого возражения, хотя было уже темно и джунгли сливались в единую массу, из которой высовывались усаженные шипами ветки, а корни сами бросались под ноги.

Вскоре стало ясно, что мы идем к тому месту, где я медитировал и чертил колесо судьбы. К моему удивлению, там обнаружились двое молодых монахов, а между ними — ведро с водой.

Неужели они захотели снова показать мне смерть? Но зачем?

— Здесь ты некогда обнаружил в себе корни привязанностей, — сказал брат Пон, остановившись. — Тут же мы должны попробовать выкорчевать их из твоей души. Созерцанием жизни называют этот ритуал, и братья согласились помочь нам его провести. Садись, закрой глаза и спокойно дыши, стараясь ни о чем не думать.

Я выполнил его указания.

Я был совсем не тот, что несколько месяцев назад, и вскоре дыхание мое стало ровным, волнение улеглось, уступив место осознаванию звуков ночного леса, ощущений моего собственного тела и тех реплик на тайском, которыми обменивались брат Пон и его подручные.

А потом кто-то или что-то вцепилось мне в правую руку, чуть пониже локтя.

Я дернулся и открыл глаза, ожидая увидеть по меньшей мере бешеную собаку, но не обнаружил ничего!

— Глаза закрыть! — рявкнул брат Пон, и я повиновался.

За первым укусом последовал второй, в макушку, потом сразу несколько, и я ощутил, что меня рвут на части. Громадные челюсти сомкнулись на бедре, острые клыки вцепились в плечо, выдирая его из сустава, нечто вроде пилы начало елозить по левой лодыжке.

И это они называют «созерцанием жизни»?

Меня буквально рвали на куски, и хотя я понимал, что тело мое остается целым, легче от этого не было, скорее даже хуже, поскольку один и тот же участок тела мог пострадать неоднократно…

— Ты должен увидеть за этим свет, — прошептал брат Пон, склонившись к самому моему уху.

Свет? За болью и страданием?

— Можешь счесть это посвящением, — добавил монах. — Ну же, постарайся…

Очередной укус словно раздробил мне голову, другой пришелся на весьма деликатный орган. Все силы мои ушли на то, чтобы остаться бесстрастным, не закричать, не выдать того, как мне плохо, и не поддаться эмоциям, что вполне естественны для человека в такой ситуации.

И в один момент под опущенными веками забрезжило призрачное сияние.

Облегчения оно не принесло, и наслаждался я его переливами всего лишь мгновение, а затем упал в бездну, наполненную стенаниями, тьмой и скрежетом зубовным…

Очнулся я у себя в хижине и обнаружил, что уже утро, а все тело болит так, словно меня на самом деле искусали.

Откровенно говоря, я ждал, что мне объяснят смысл произошедшего вечером. Но никто о «созерцании жизни» даже и не вспомнил, и после завтрака меня нагрузили обычными поручениями.

Я воспрянул духом, когда брат Пон через некоторое время позвал меня к себе.

— Ну что, узнаешь? — спросил он, и только тут я обратил внимание на вещи, лежавшие перед ним на циновке.

Рубаха с короткими рукавами, шорты цвета хаки… ха, это же моя одежда!

А рядом прочие вещи — рюкзак, сотовый телефон, зарядка к нему, все остальное…

— Узнаю! — отозвался я и нагнулся, чтобы подобрать мобильник.

В первые дни в Тхам Пу руки просто чесались от желания потыкать пальцем в его кнопки, но затем я как-то отвык и сейчас смотрел на аппарат точно так же, как в день покупки.

— А ну не трогай! — брат Пон шлепнул меня по ладони. — Разве это твое?

— Ну да… А чье же?