Протагонист

Как девятый день справили, так занялись ремонтом в гостиной, чтобы нам с Леськой определить отдельные зоны. Вынесли стенку эту древнюю к чертовой матери, содрали обои, побелили потолок. Пока красил стены, думал, что квартира – как моя кожа: сколько ни закрашивай, внутри-то гниль. Говорил об этом Светлане Олеговне, а она так и спросила:

– Разве гниль изначально где-то есть?

Я сначала не понял, а потом ка-а-ак понял – и выдохнул.

В школу я вернулся только в сентябре. На семейном совете решили, что лучше уж я дождусь нового учебного года и заново пройду девятый класс. Было страшно. Страшно, что разучился учиться, страшно, что будут поддевать из-за Гимназии. Оказалось, боялся зря: наш старый класс всё равно расформировали, так что бывшие одноклассники даже не сразу поняли, что я учусь в девятом, а новые и не знали, что я был в Москве. Учителя меня хвалили, к 11 классу я уже опережал программу; подналег на шахматы, вышел на областной уровень, сходил с отцом на пару значок ГТО получить. Осмелел настолько, что, посоветовавшись со Светланой Олеговной, открыл список вопросов к вступительным в Академию и начал готовиться сам.

Маму насилу убедил. Она долго не соглашалась, а потом вскочила, убежала в спальню и вернулась с книжицей.

– На́, твое это.

– Что?

– Дед берег на сберкнижке. Пенсию свою откладывал. Квартиру тебе хотел сделать. Любимый внук все-таки.

Я вцепился в скатерть, а мама продолжила:

– Ты уж не подведи его, Алёшенька.

Вот тогда мы оба разревелись.

Поступил я на общих основаниях, вот только фамилию на всякий случай взял мамину – дедову, выходит. Стал полным тезкой: Алексей Есипенко. Папа сам так сказал сделать, чтобы вопросов не возникло.

Светлана Олеговна маму успокоила, сказала, что излишняя опека мне во вред, ведь теперь всё под контролем.

Всё под контролем, пока я пью таблетки.

Я на колесах с девятого класса.

Светлана Олеговна говорит, что постепенно можно будет снижать дозировку и уходить в отмену и чистую терапию, только надо немного переждать, чтобы не было ямы. Пережидать надо много: похороны деда, возвращение в школу, экзамены в девятом, подготовку к поступлению, поступление, дистанционку… Трезвый последний звонок, трезвый выпускной, трезвый посвят, трезвый Новый год. За все эти тусовки я насмотрелся такого, что и сам пить уже не особо-то хотел. Но я хотел не пить по своей воле, а не потому что мне ничего нельзя.

Мама сказала никому про таблетки не говорить, а если будут спрашивать, придумать себе что-то хроническое. В десятом классе я попал в больницу с гайморитом – так и повелось.

Всё было бы проще, будь я уверен, что смогу слезть с колес. А если слезу и снова поеду крышкой – что тогда? Было уже такое после Нового года, когда загрузился из-за Кристины и пропустил день, а Пашка как раз пошутил про суку, а меня так тряхануло, что думал, прибью, оно ведь накатывает, что хер остановишь, и надо просто уходить от людей, иначе стопудово что-то будет. От Пашки оттащили, он потом тоже извинялся, удивился, что я за Кристину так впрягаюсь: «Ей же парень не нужен».

Парень еще как нужен оказался, а вот нужен ли я, хер ее разберет.

Светлана Олеговна про Кристину не знает. Не могу ее к Кристине подпустить, не хочу, еще начнет опять телегу свою задвигать про аддиктивность и эмоциональные качели, которые мне противопоказаны, и выйдет так, что противопоказана мне Кристина, потому что она без качелей не умеет, а я – не умею без Кристины. И если я ей скажу про Кристину, то должен и Кристине сказать о ней, Гимназии, деде, таблетках не от гайморита, а что, если ОНО залезет к нам с Кристиной, как залезло тогда в меня, и что, если после этого она посмотрит на меня по-другому, что, если она больше никогда не улыбнется, как умеет улыбаться только она одна, чуть прищуриваясь, запрокидывая голову назад, словно обещая «со мной не соскучишься», ведь так она мне и улыбнулась в тот самый первый раз в коридоре, даже не постеснялась, что в одном полотенце, одной рукой придерживала его, а второй уже забирала у меня ключ, и я сразу подумал: лишь бы у нее не было парня, лишь бы этот Никита, кем бы он ни был, оказался задротом, с которым всё будет легко, но легко не оказалось, у них уже были свои шуточки, как будто я заселился не на два дня позже, а на год. Я не подавал виду, что ревную, но сразу понял, что она кошка, чисто Муська: любит, чтобы ловили, а не держали. Ластится, а руку протянешь – нет ее.

Поэтому грамотно ее обрабатывал, но на Новый год она меня расшатала все-таки. Еще двенадцати нет, а Кристина уже в хламину. Еще бы – вискарь с вином из коробки мешать, а на ее птичий вес там сколько надо? После курантов побежала на балкон салют смотреть, а я за ней – а то саданется еще на плитке.

– Кристин, давай обратно. Заболеешь.

– А мне не холодно! – Стоит, покачиваясь, за перила держится и зубами стучит.

– Ты одета вон как…

И тут она поворачивается и пиджак расстегивает, а под пиджаком лифчик этот черный кружавчатый, живот голый плоский, и я даже родинку чуть выше впалого пупка разглядеть могу.

– Нравится?