Протекционизм и коммунизм

В конце концов, сударь, может ли столь просвещенный ум, как ваш, принять гипотезу о радикальном антагонизме между полезностью и справедливостью? Хотите, я буду говорить откровенно? Я бы не решался высказать столь подрывное и столь кощунственное утверждение, я бы сформулировал проблему совсем иначе: «Вот перед вами особый вопрос. На первый и поверхностный взгляд мне представляется, что полезность и справедливость как-то мешают друг другу. Но я рад, что люди, глубоко изучившие этот вопрос, думают совсем по-другому; видимо, я изучил его недостаточно». Я изучил его недостаточно! Неужто это такое трудное признание, что вы на него не решились, а предпочли погрязнуть в непоследовательности и даже, по сути дела, отрицаете мудрость провиденциальных законов, управляющих человеческими сообществами. Разве утверждать несовместимость справедливости и полезности не значит отрицать мудрость самого Бога? Мне всегда казалось, что так небрежно и, я бы сказал, развязно приближаться к самой границе божественного невозможно без жуткого страха, если человек все-таки разумен и совестлив. Так что же делать, чью сторону взять, оказавшись перед подобной альтернативой? Склониться в сторону полезности? Да, именно так поступают люди, называющие себя практичными. Но, если, конечно, способны связать между собой две идеи, они, по всей вероятности, ужаснутся краже и несправедливости, возведенным в ранг системы. Или решительно встать на сторону справедливости, чего бы это ни стоило, и сказать себе и другим: поступай по совести, а там будь что будет? Так склонны вести себя порядочные люди, но кто отважится взять на себя ответственность, если и когда впадет в нищету, будет отчаиваться и погибать его страна, да и все человечество. Я призываю всех, кто убежден в существовании вышеназванного антагонизма, решиться сделать свой выбор.

Впрочем, я ошибаюсь. Выбор будет сделан, притом совершенно определенный. Человеческое сердце устроено так, что оно ставит интерес выше совести. Об этом свидетельствуют факты, потому что везде, где сочли, что защитительный режим благоприятствует благополучию народа, его ввели, отбросив прочь все соображения справедливости. Но наступили последствия, и вера в собственность стерлась и исчезла. Люди стали говорить то же, что сказал г-н Бийо: поскольку собственность обкрадена протекцией, почему на нее же не может посягнуть право на труд? Другие, находящиеся за спиной г-на Бийо, сделают третий шаг, а еще другие, находящиеся за их спиной, сделают четвертый шаг, и в конце концов возобладает и будет господствовать коммунизм¹³.

Здравомыслящие и солидные умы, как, например, ваш, страшатся столь быстрого скатывания по наклонной плоскости. Они стараются как-то повернуть движение и направить его вверх и немного преуспевают в этом, как и вы в вашей книге, приподняв общество до ограничительного режима. Таков первый и единственный практический возможный порыв общества, фатально катящегося вниз, его попытка зацепиться хоть за что-нибудь. Однако в обстановке откровенного отрицания права собственности вы заменяете высказывание в вашей книге: «Права существуют или не существуют; если они существуют, они влекут за собой совершенно определенные последствия», – заменяете на другое ваше же высказывание: «Вот вам особый случай, когда интересы национального блага требуют принести в жертву право». И тотчас все, что вы полагали сильным и разумным в вашей книге, становится слабым и непоследовательным.

Вот почему, сударь, если вы хотите завершить ваш труд и сделать его действительно законченным, нужно, чтобы вы ясно высказались об ограничительном режиме, а для этого необходимо начать с решения экономической проблемы. Нужно разобраться в пресловутой полезности этого режима. Даже если я добьюсь от вас его осуждения с точки зрения справедливости, этого еще недостаточно. Повторяю, люди устроены так, что когда им приходится выбирать между реальным благом и абстрактной справедливостью, последняя сильно рискует быть невыбранной.