Протест настоящего мужчины

— И я их не бросил. Я, черт подери, остаюсь здесь по сей день. А сколько было предложений! Сотни. Только пятнадцать лет назад в этой самой кухне…

— …в своем дворце из белого мрамора, в горной долине, где целый день светит солнце…

— Я здесь по сей день! Смотреть со стороны мало надо попробовать самому!

— Все дело в разуме. Силы разума воистину непостижимы.

В это время мама увела меня с собой в коровник — помочь ей подоить корову. Она доила, а я держал фонарь. Обычно она управлялась с коровой за пять минут, но тут, как назло, и не думала торопиться.

— Быстрее! Быстрее! — упрашивал ее я, потому что боялся — вдруг, пока я здесь вожусь, мосье Лестранж уедет?

— И что у тебя за интерес такой — слушать пьяные бредни? — возмутилась мама. — Приносит нелегкая этого шарлатана, только на нервы всем действует!

Она прижалась лбом к рыжему боку коровы и принялась тянуть ее за соски — медленно, словно собиралась доить до утра.

Пока нас не было, в кухне вспыхнула ссора. Мы закрывали коровник и в морозной ночной тиши услышали громкие сердитые голоса. Их разговор неизбежно сводился к одному: отец начинал насмехаться над фокусником. Но раньше мосье Лестранж на отцовские выпады никогда не отвечал, просто выходил за порог, приподнимал шляпу и, не говоря ни слова, исчезал в темноте. Надо же ему было не сдержаться именно в тот год, когда от него зависело все мое будущее!

— Господи! — воскликнула мама. — Они там убьют друг друга!

И мы побежали к дому.

Мосье Лестранж был уже на улице, а отец стоял в дверях, и они орали один на другого. Отец для устойчивости держался за дверной косяк, фокусника же качало взад и вперед, он грозил отцу пальцем. Лица их были искажены яростью.

— Проваливай в свой балаган! — гремел отец. — Паршивый бродяга!

— Беаннафриган для тебя — самое подходящее место, — парировал мосье Лестранж. — Забытый богом медвежий угол!

— А где это ты подцепил такое шикарное прозвище: мосье Лестранж? Знаю я, кто ты на самом деле, мосье фокусник Лестранж: ты — Барни О’Рейли, явился на свет божий и вырос в соломенной хижине в графстве Голуэй!

— Да если во всей стране ни одного учителя не останется, тебя в городскую школу все равно не возьмут!

— Лондон и Париж ты только во сне видел! А на твои дешевые трюки даже слепая ослица не попадется!

— Будешь торчать в этом захолустье, пока не сдохнешь!

— Мистер Барни О’Рейли — плут!

— Старый тухлый неудачник!

— Убирайся из Беаннафригана подобру-поздорову, еще раз сюда сунешься, натравлю на тебя собак!

— Не беспокойся, Бойл. Ноги моей больше здесь не будет!

Тут к ним подскочила мама. Она оттолкнула отца в коридор, потом накинулась на фокусника.

— Убирайтесь отсюда! — прошипела она как никогда свирепо. — Убирайтесь, и чтоб глаза мои вас больше не видели! Шарлатан чертов! Плут!

Тут она заметила меня — я стоял рядом и держал в руке фонарь.

— Марш домой! — рявкнула она. — Тебе давно пора быть в постели.

Я не посмел ослушаться маму — ее всю распирало от гнева. Когда я проходил мимо нее, она толкнула меня в спину, влетела в дом сама и хлопнула дверью.

Отец в растерянности стоял посреди кухни. Он хотел было принять независимый вид.

— Я сказал ему пару ласковых… — начал он.

— Ложись спать, — оборвала его мама. — Хоть бы сына постыдился — такой ор подняли.

— Я сказал ему, чего он стоит на самом деле. Пусть знает, что я о нем думаю…

— Замолчи! Неужели еще не наговорился? Иди и ложись спать, а то завтра не сможешь работать.

Нетвердой походкой отец поплелся к двери, попробовал мне подмигнуть, но у него закрылись оба глаза.

— Он забыл свою роскошную шляпу, — хихикнул он, поднимая за дверью обшарпанный цилиндр.

— Догони его и отдай, — велела мне мама. — Не хочу, чтобы он сюда возвращался. Сбегай, сынок, догони.

Вот она, моя возможность. Ругань, злоба, отвратительная свара между отцом и мосье Лестранжем — все это сбило меня с толку и напугало, но голова продолжала работать ясно, и теперь меня словно подхлестнуло: вот она, долгожданная минута. На каминной полке стоит банка из-под какао. Велосипед — в сарае для торфа, весь вычищен, смазан, шины накачаны. А как же школа в Дублине? Я всю зиму вынашивал мечту о побеге, но вдруг она как-то смазалась, требовалось проявить волю и решимость, а их у меня не было. Если бы произошло чудо и мама вдруг сказала: «Иди с мосье Лестранжем, сынок. Поброди с ним по свету» или если бы вернулся сам мосье Лестранж и объявил, как всегда, веско: «Мы с вашим сыном решили совершить турне по Ирландии, Англии и всей Европе», тогда я отчалил бы вместе с ним, мы бы счастливо переезжали из одного театра в другой, из одной страны в другую. Но сейчас я стоял и дрожал, оцепенев от нерешительности.

— Ну, давай же, быстрей! Он небось еще до школы не добрался, — торопила мама.

Я отпер дверь и выбежал в притихшую ночь.

Мосье Лестранжа я нашел на дороге, недалеко от нашего коровника. Он полз на четвереньках к своему велосипеду, который лежал и крутился в пяти шагах от него. Увидев меня, мосье Лестранж пьяно заулыбался.

— Похоже, юный друг, меня разлучили с моим верным конем.