Против часовой стрелки

— Где нас ждут, — закончил я за неё. — При этом нам пробираться по куче машин застрявших на всех этих эстакадах. Да, я помню, что у нас вездеход, но вот такую дуру, — ткнул я в автобус. — Мы не переедем. А ты уверенна, что там не застряли большегрузы?

— Уверенна, — странно посмотрела на меня жена. — Им въезд туда был запрещён. Конечно, они там должны встречаться… но, думаю, мы их объедем.

Ирине нельзя отказать в логике. Но почему-то у меня была стойкая убеждённость, что мы не только потратим время, поехав тем путём, но и сейчас тратим, пытаясь что-то спланировать.

— Хорошо, — я согласился неожиданно даже для самого себя. — Двинемся по-твоему. Не получится, значит, попробуем прорваться через Новый Арбат. Идёт?

— Идёт, — щёлкнула зажиганием Ира.

КамАЗ уверенно зарычал. Из фиолетовой листвы деревьев выпорхнула ворона. На первый взгляд самая обычная. Но в современном мире ничему нельзя верить. А самому обычному верить нельзя вдвойне. Правда я не слышал, чтобы птицы нападали на человека.

Ира объехала автобус. Дальше, на втором перекрёстке, когда-то столкнулись две машины. Одна из них была очень дорогая. Помню, когда такая проезжала мимо, то каждый смотрел ей вслед. Сейчас это кусок мусора. Хлам, который никому не нужен. Мародёры такие даже не трогали. Слишком много электроники, низкая посадка, незащищённость от современных реалий, редкость запчастей и отсутствие таких автомобилей за пределами МКАДа.

А ведь когда-то и я завидовал обладателям этого куска железа.

— Чего улыбаешься? — глянула на меня жена.

Молча указал на дорогую иномарку. Ира чуть крутнула руль и наш бронированный КамАЗ-вездеход с лёгкостью смял в лепёшку некогда дорогущую вещь.

На Трёшку мы выехали напротив длинного коричневого дома. Как и предполагалось на кольце сумасшедшая пробка. В тот, последний день, люди словно взбесились. Авария на аварии. Первые изменённые. Оружие… Сколько погибло при исходе из Москвы — не перечесть.

Мои надежды на то, что свободен тротуар, или внутренняя сторона, оказались несостоятельны. Машины были везде. Джипы позастревали седьмыми и восьмыми рядами на обочине. В нестройных линиях металлических могил я даже заметил демилитаризированный БТР.

— Ну что? — задорно посмотрела на меня Ира. — Вездеход?

Я не понимал почему, но у моей жены был детский восторг от возможности применить навыки проходимости нашей машины. Мы синхронно пристегнули ремни безопасности. Тряска ожидалась серьёзная.

— Поехали, — я сжал посильнее «Абакан».

Скрежет, скрип, звон, треск, хлопки — какофония звуков, раздававшихся из-под наших колёс, поражала воображение. Брошенные машины словно разговаривали с нами, жаловались на семь лет бездействия, радовались, что их жизни приходит конец. А тем автомобилям, по которым мы ехали, без сомнения он приходил. Двадцать с лишним тонн нашего веса сминали тонкий металл легковушек, как ребёнок бумагу. Если бы мы так проехались здесь лет восемь назад, водители нас бы линчевали, несмотря на броню. Сколько миллионов рублей мы истоптали, я даже не догадываюсь. А ведь люди когда-то тратили свои жизни, чтобы заработать эти машины. Влазили в кредиты, отказывали себе в удовольствиях. Всё ради того, чтобы заработать персональный гроб. Вообще за эти семь лет я пересмотрел жизненные ценности. Да и не только мне пришлось это сделать. Всем. Апокалипсис вообще заставляет взглянуть на мир по-другому. Оказывается, что всё, чем ты раньше дорожил это навязанные рекламой жизненные ценности. Пропадает общество, которое их навязывает, пропадают и ценности. На первый план выходит то, что действительно важно. А это не новый мобильник, не дорогая парфюмерия, не миллион каналов в жвачнике, не модный свитер.

Съезд на Ленинградское шоссе занимал перевернувшийся грузовичок. С виду маленький и крохотный, он упал таким образом, что сумел перегородить всю дорогу. Неподалёку валялся и перевернувшийся виновник трагедии. Красная «мазда» с развороченным капотом. Всё лобовое в крови. Сразу видно — успел человек.

Мы пересекли Трёшку в районе двенадцатого дома. Пока пробирались по крышам автомобилей, я постоянно наблюдал за подземным переходом. Что-то мне в нём не нравилось. С виду переход как переход. Я сам по таким миллион раз ходил. А может даже и через этот. Были у меня в этом районе когда-то дела.

— Давай туда, — указал на въезд во двор между четырнадцатым и двенадцатым домом, хотя проще как раз по тротуару, с внутренней стороны Трёшки они оказались свободны.

Ира спорить не стала. Потихоньку начала забирать влево. Скрежет, скрип и хруст по-прежнему стояли душераздирающие. В камере заднего вида я лицезрел, что после нас легковушки превращались в смятые куски железа. Сколько людей, стоя в знаменитых столичных пробках, мечтали безнаказанно проехаться по ним на чём-нибудь большом и тяжёлом? Я не исключение.

Мечты сбываются.