Против нелюбви

В «Думе Иван-чая», последнем и главном прижизненном сборнике, где с наибольшей полнотой представлены стихи Дашевского, которые он сам считал годными к публикации, отношения перевода с его отправной точкой – источником – оформлены по-разному. Строго говоря, способов два. Иногда оригинал не называется, но подразумевается (то есть должен явствовать, выглядывать из-под нового текста, как это происходит с катулловыми эпиграммами в цикле «Имярек и Зарема» или в стихотворениях «Москва – Рига» и «Тихий час», где автор довольно далеко уходит от исходника, а текст то и дело расщепляется, выходя за пределы схемы, заданной оригиналом). Иногда Дашевский отсылает к начальному тексту напрямую (из Вильяма Блейка, из Проперция, из Уистана Одена), иногда он даже приводит в качестве камертона первую строчку, английскую или латинскую – что только сообщает стихам особого рода настоятельность, как если бы они нуждались в прикрытии, своего рода маскировке – как известное пушкинское «с французского».

Но во всех случаях переводы Дашевского – что-то вроде метода экспресс-переброски; это как если бы человек, которому спешно нужно попасть в пункт Б, обнаружил вдруг, что путь можно сократить и даже совсем отменить – оказаться в нужной точке сразу же. При этом результат движения – сам текст – оказывается двузначным, двоякосмысленным: с одной стороны он несет стигму авторства, с другой стороны – помнит о том, что сам он лишь средство передвижения. И то, и другое как бы ставит стихотворение под сомнение, вгоняет в краску, не дает ему впасть в самозабвенное лирическое кукование, о котором говорится в предисловии к «Думе Иван-Чая». Перевод для Дашевского – что-то вроде способа объективации чувства: происходящее совпадает с общими словами, «которые заведомо принадлежат всем и которые поэтому одинаково смешно и ставить в кавычки и считать своими собственными». Чужой текст оказывается чем-то вроде подсказки – и подтверждает, что направление выбрано верно.

В «Нескольких стихотворениях и переводах» кажется, что переводы чуть ли не впервые сделаны в режиме 1х1, что это не новые стихи, которые обживают чужую оболочку, расталкивая ее и согревая путем десятков мелких и крупных подвижек и вмешательств – до знаменитого «Только не смерть, Зарема, только не врозь» – а честное и прямое следование оригиналу, выводящее интерпретатора за скобки во имя речи, уже навсегда лишенной я, речи общей и хоровой, к которой можно примкнуть, как (в переводе Дашевского) в океан вольется/ слабейший из ручьев. Само название книги как бы впервые восстанавливает перевод в его исконных правах, возвращает источнику его первородство.

Вот запись Г.Д. середины 2000-х, которая, кажется, свидетельствует в пользу этой версии. «Что я хотел бы – (что то же самое – кому я завидую) – Рихтеру или Гульду – то есть я хотел бы быть в стихах исполнителем, к<ото>рый берет партитуру и потом честно работает. Плохо то что эти ноты здесь должен сперва придумать я сам, откуда-то взять. Но все равно мне больше нравится (сейчас – в отл<ичие> от <19>94–96, когда мне нравилось сочинять) “смиренно” добиваться честного исполнения».

Предыдущие книги, от «Папье-маше» и «Генриха и Семена» до сводящей их воедино «Думы Иван-чая», составлялись им как что-то вроде финальной сборки, подводившей черту под определенным периодом. То, что Дашевский писал мало и нечасто, так что каждое стихотворение становилось итогом месяцев или лет (это было для него предметом постоянной и напряженной рефлексии – тема по-разному поворачивалась, но присутствовала в разговорах всегда), значило, что в книгу входило все написанное – практически без исключений. От этого зависел физический объем книги, в некотором смысле – ее право на существование. Тем удивительней то, как выбираются тексты для «Нескольких стихотворений и переводов».

За четырнадцать лет, от предпоследней книги до последней болезни (стихи, вошедшие в «Думу Иван-чая», заканчиваются на 1999-м) Дашевским написано тринадцать стихотворений. В «Несколько стихотворений…» вошло только шесть, за рамками книги остались и некоторые переводы – и качественный критерий, видимо, здесь ни при чем. Все или почти все тексты были опубликованы или предназначались автором для публикации; некоторые имеют ощутимую бытовую подстежку, написаны на случай, в шутку или на пробу, но дело не в этом, их исключенность имеет смысл, и он другой. Невошедшее – это стихи, имеющие дело с вещами и заботами этого мира больше, чем это стало возможным для Дашевского в 2013-м; проще говоря, это стихи, не имеющие отношения к тому, чем он был занят в последние месяцы. Для Г.Д., сказавшего мне однажды, что всегда пишет о смерти и немного до, деление на существенное и несущественное, освещенное и оставшееся вовне было до крайности неорганичным. Тем не менее здесь оно произведено, и один из переводов, которого в книге нету, говорит об этом безжалостней некуда: