Против справедливости

– Стали бросать жребий: кому в какой день приходить. И которому из зятьев пало на первый день недели, тот опечалился: после субботней трапезы беден будет стол. А кому выпала субботняя трапеза, тот обрадовался и небрегал пищею других дней, говоря званым в эти дни: вкушу такого, чего не вкусите, и возлияния шаббатние тоже ни с чем не сравнимы. И женщина, зная об этих его словах, в угоду ему отправилась и накупила угощений разных и питья на пять дидрахм. Но, не имея осла, от непосильной ноши слегла в болезни и тем же полуднем умерла.

– К чему ты говоришь это нам, учитель? Не понимаем тебя.

– Всё понимаете, не прикидывайтесь глупее, чем вы есть. Сколько раз говорил вам: довлеет дневи злоба его.

– А что сие значит?

– Будет день, будет праздник. А тот, что сегодня, – празднуйте сегодня, не говорите «не можем дождаться утра», доколе жених в чертогах брачных.

– Так, Господи, – раздались голоса. А Яхи – любимый ученик – переполз к Яшуа и положил голову ему на грудь.

Поднесли друг другу чаши. «Затрапезные беседы мужей – предел мечтаний», – подумала Мэрим.

Выпили. Кто-то запел:

Было у тещеньки семеро зятьев,
Было у ласковой семеро зятьев.

Все:

Никишка зять, Микишка зять,
Захарка зять, Макарка зять,
Дементий зять, Клементий зять,
Ванюшенька душенька – любименький зятек.

Запевала:

Стала их тещенька в гости зазывать,
Стала по имени громко называть.

Все:

Никишку – басом, Микишку – басом,
Захарку – басом, Макарку – басом,
Дементия – басом, Клементия – басом,
Ванюшеньку душеньку – слащавым голоском.

Запевала:

Стала гостям своим теща угождать,
Стала их вкусной едою угощать.

Все:

Никишке – блин! Микишке – блин!
Захарке – блин! Макарке – блин!
Дементию – блин! Клементию – блин!
Ванюшеньке душеньке сладкий пирожок.

«Где вино, там и песни. Скоро, скоро уже про козлика. Обязательно. И в той же теплой компании. Еще немного потерпеть…» Заметила, что Яшуа восстал с ложа, отстранив любимого ученика.

– Господи, ты куда? – окликнул его Петр. – Можно мне с тобою?

«Вот дурной», – думает Мэрим.

– Куда я сейчас иду, ты не можешь пойти со мною, после пойдешь.

Но тот привязался:

– Господи, почему я не могу идти за тобою теперь?

– «Почему, почему…» Потому!

И громко объявил:

– Ныне прославится Сын Человеческий, и Отец прославится в нем.

«А мать что – нет? Честь и слава матери, воспитавшей Спасителя. А чем еще гордятся, как не успехами своих детей?»

– Дети! Недолго уже быть мне с вами, – то же повторял и реб Ёсл – ей припомнилось вечное движение рук под одеялом. – Будете меня искать, и, как сказал я иудеям, что, куда я иду, вы не можете прийти. Посему заповедь новую даю вам: дá любите друг друга, как я возлюбил вас. По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собой.

– Ты слышал? – спросил Иуда.

Петр сжал в кулаке рукоять меча, с которым не расставался с тех пор, как Господь повелел: «Продай одежду свою и купи меч». Так он и ходит с мечом, спасибо, что еще не голый.

– Любить тебя?

– Да, меня, – улыбнулся ему Иуда. – Мы должны иметь любовь между собой ради Господа, чтобы все видели, чьи мы ученики. Ты готов?

– А ты?

– Ради Господа я готов на все.

Она посмотрела: Яшуа внимательно прислушивался к их разговору. Затем сделал Иуде знак приблизиться.

– Так-таки на все?

– Я от своего не отступлюсь, Господи. Я не какой-нибудь там Сема Ёнин, я – Иуда.

– Иуда – это звучит гордо. Слишком гордо для христианина. Тогда, по крайней мере, что делаешь, делай скорей.

– А я подожду. Терпение, Господи.

Порыв ветра чуть не задул пламя. Но напитанный маслом фитилек продолжал гореть. Как свет, который в тебе. Свеча горела на ветру – негасимая. Вместе с порывом ветра накатила волна трупного зловония от перевязей Лазаря. Тогда одна из святых жен сбегала за алебастровой вазой и без лишних слов излила ее содержимое на голову Спасителя. Все кругом наполнилось благовонием.

– Фунт чистого нардового мира! – вырвалось, как стон. – Триста динаров на ветер…