– Радуйся, древо благосеннолиственное, прохладу спасительную верным подающее, – сказала ей Мария из Вифании. Усердная ученица Господа, хранимая усердием своим от «зноя страстей», она, Мария Бетаньягу, менее других святых жен видела в Мэрим свекровь небесную. Мария же Мигдали и Клёпова Мария, опаленные близостью к Господу, видели в ней как раз то самое.
– Хотелось бы прийти пораньше, убрать себя к их приходу, – сказала Мария Магдалина.
Мэрим участила шаг.
– Нет, как вам понравилось, что у Дома Жалости больше ни души? – заметила она при этом.
– Чают воды живыя.
– А испив ее хоть раз, никакой другой уже в рот не возьмут, – она подумала о Светлане-Самарянке. – Бедная…
– Кто бедный?
Тогда она рассказала про женщину из Наблуса, напоившую Господа из своего ведерка и отведавшую за это его живой воды – чего забыть не может.
– Он нам об этом не рассказывал, – в один голос сказали Мария Магдалина и Мария Клёпова.
Бет-Анья (Хижина Бедняка), откуда была Мария Бетаньягу – то есть Вифания – деревушка, каких много разбросано по холмам к северо-востоку от Иерусалима. На одном холме Вифания, на другом, отделенная от нее новой римской дорогой, Виффагия, на третьем еще какая-то деревушка. И в каждой деревне по своей Марии. Но и по Марфе тоже. Последняя оказалась рослой некрасивой женщиной, из труждающихся вечно по хозяйству. Они нужны, но сестры их нужнее. Яшуа прав.
– Ну, как было? – спросила она, не отворачиваясь от печи – только что посадила праздничный хлеб и теперь поддевала снизу, чтоб не образовалось припека.
– Это наша Марфа.
– А-а, Матерь Божья, добро пожаловать. Ждем не дождемся. Проголодались? Вот бублики, еще горяченькие, с кунжутной корочкой. Когда еще ужинать будем. Они затемно воротятся, я их знаю. С первой звездой, не раньше. А хотите салатик, раз и готово? Свои огурчики. – Марфа говорила «огурчики», «салатик», «супчик», «картошечка с маслицем». «Картавую латынь» (эллинизированных горожан) коробило жвачное подобострастие простых иудеев – то, что для тех нормально.
– Хорошо было, Марфушка, – отвечала Мария сестре. Спаситель въехал на мирном осле, а не на боевом коне. Не судить пришел, а спасать.
– Тáк что вчера ребята все правильно купили?
– Да как тебе сказать? Написано, что должен быть молодой осел, сын подъяремной. А где найдешь такого, чтоб нерабочий был и при этом взрослого человека, мужа в расцвете лет, выдержал. Да еще в гору. А что если б стал и при всех пришлось слазить?
– Это правда, – согласилась с сестрою Марфа. – А как народ, радовался?
– Без меры. Кричали «осанну», «Царя Израилева» и махали пальмовыми ветвями. Даже гои были. Это из-за Лазаря. Спрашивают у Филиппа: «Господине, нам хочется увидеть Иисуса». Филипп передал Андрею, а Андрей Господу. А Господь услышал: «Ну всё, – говорит, – пришел час мне прославиться». Стал молиться и молился, пока гром не грянул и Ангел не явился. Священники в полном ужасе, не знают, что и делать, Каяфа запаниковал: «Если ничего не предпринять, Христос на свою сторону всех сманит». Такие пироги, Марфушка. Им нужна хоть какая-нибудь зацепка. Они и так, и этак: «Скажи, учитель, – подступает один с вопросами, – а если вдова замуж выйдет, кто ей на том свете законным мужем считается, первый или второй…»
– Первый, наверно, – не сдержалась Марфа. – Первого всегда больше любят.
– Это не факт, – заметила Мария Магдалина.
– Знаешь, что Господь ему отвечал? «Тебе ли, сведущему в Законе, и не знать, что на том свете нет никаких свадеб. Там нет ни мужчин, ни женщин, все как ангелы. Не будет на них греха, а все чисты как дети. А отчего, думаете, мальчики в младенчестве тоже платьица носят?[22]
Тогда засланный саддукеями казачок спрашивает: «А что с детьми, которых я видел в храме, восклицающих и говорящих: осанна сыну Давидову!» А Господь ему: «Да разве ты никогда не читал: из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?» Не удалось обвинить в богохульстве – попытались обвинить в хулиганстве. Прошел вдруг слух, что он клетки пооткрывал и жертвенных горлиц повыпускал. Он отвечает: «Не жертвы хочу, а милости. А что торговцев изгнал, так храм есть место молитвы, а не обогащения». И когда гнал их и вещи их разбрасывал, народ был с ним.– А исцелял?
– Некоторых… Тс-с! Матерь Божья уснула.
– Устала с дороги. Я всегда ее себе такой представляла.