Против течения. Десять лет в КГБ

Чешский павильон был невелик по размерам, зато архитектура его была просто великолепна, да и декорирован он был с изящным артистизмом. С вторжения советской армии прошло всего полтора года, и было очевидно, что большинство чехов и словаков на выставке преисполнены гнева и горечи. И они нашли способ выразить свои чувства, несмотря на то что советских это приводило в ярость: из репродукторов чешского павильона что ни день лилась печальная, поистине похоронная музыка. Если кто-нибудь спрашивал, в чем дело, они неизменно отвечали: „Чехословакия в трауре". Советские были взбешены, но лишь несколько месяцев спустя представитель советского павильона добился от чехов, чтобы они прекратили трансляцию печальной музыки. Однако к тому времени ущерб, нанесенный советской пропаганде, уже был весьма существен.

Мы с Жудро, работая при Экспо-70, были в полном подчинении московскому начальству — Коваленко и его заместителю Кузнецову. Жудро знал их обоих лучше, чем я, поскольку был многолетним секретарем Общества японско-советской дружбы — организации из тех, что наиболее активно используются Международным отделом для своих целей. В связи с особым характером ряда возложенных на меня заданий, свободного времени у меня было весьма немного, и я ценил всякую минуту, когда мог остаться наедине с собой.

Одним из тех, кто наиболее часто навещал меня, был Сайто Нобуо — активист японской социалистической партии и одна из ведущих фигур в местном Обществе японско-советской дружбы. Это был добрый, искренний и предприимчивый человек, достаточно наивный, чтобы принимать на веру многие клише советской пропаганды. Его нельзя было назвать человеком, сознательно сотрудничающим с Советами, — он помогал им лишь в силу убеждения, что делает правое дело. Порой именно те, кто не ведают о подлинном смысле своего сотрудничества, оказываются самыми полезными агентами влияния.

Жизнь в Осаке иссушала и выматывала меня. Каждый день меня не оставляло ощущение, словно я одновременно живу в двух разных, не похожих друг на друга мирах. Один — в пределах советского павильона, где, если не знаешь, что находишься в Японии, можно поклясться, что это всего-навсего некое советское учреждение — в любой части Советского Союза. Другой мир располагался за пределами советского павильона и нашего жилого комплекса. Там я бывал просто счастлив. Поскольку у меня была масса дел, связанных с необходимостью вступать в контакты с множеством общественных организаций, мне разрешалось разъезжать самостоятельно — привилегия, которой пользовались лишь немногие из сотрудников выставки. Свои выходные дни (когда они у меня бывали) я использовал на походы в музеи, кинотеатры и парки. В такие дни я отдыхал душой и набирался сил. Мне нравилось зайти в какой-нибудь маленький ресторанчик, где, наслаждаясь суси, сасими и пивом, я завязывал разговор с хозяином.

Наконец-то я мог действительно осмотреть исторические места, побывать в буддистских храмах и синтоистских святынях в Киото и Наре. Меня весьма впечатлил дзэн-буддистский храм в Реандзи. Увидев там сад камней, я никак не мог поверить, что такое чудо вообще возможно. Я пробыл там чуть ли не два часа и все никак не хотел уходить. Посетителей в тот день было немного — я сидел и сидел, чувствуя, как на меня снисходит покой. Камни в саду рисовались мне как острова в море или как горные вершины, вздымающиеся над облаками. И вот постепенно я начал чувствовать себя все более спокойным и умиротворенным, в душе воцарилась безмятежность. Я знал, что происходящее со мной — нечто необычное, нечто глубинное и прекрасное, но я так никогда и не мог понять, почему созерцание такого немудреного пейзажа так глубоко подействовало на меня.

Моховый сад в Сайходзи оказал на меня не меньшее впечатление. Игра цветовых оттенков сорока разновидностей мха, красота растущих там деревьев создавали впечатление, что ты находишься в волшебном саду. Это было место, где в голову приходили только чистые, почти детские мечты. Я часто бывал в Наре и мне полюбились окрестности этой древней столицы. Гуляя по ухоженным тропинкам парка, кормя ручного оленя, я впитывал в себя красоту Хорюдзи — древнейшего храмового комплекса Японии.