Против ветра, мимо облаков

— Затем, что образ великого, вездесущего и ужасно жестокого Коли-Паука начали лепить лет десять назад, когда он развернул в Александровске свою деятельность, связанную с меценатством. Ведь до этого о нем не ходило никаких демонических слухов — ну, очередной преступник, изворотливый и хитрый, но такие и раньше были. И вдруг начали появляться какие-то новости — на интернет-форумах, в соцсетях, жуткие рассказки о невероятной жестокости и неуловимости для закона непобедимого Коли-Паука. А я видел его, слышал тоже, изучил его деятельность, и он не производит впечатления отморозка, и ребятам он помогает вполне искренне.

— Да, у меня такое же мнение сложилось. — Бережной вздохнул. — Тем не менее кто-то убивает для него. Кто-то из его окружения?

— Я изучал и его окружение — нет у него таких умельцев. — Павел развел руками. — Он не торгует наркотой в розницу, в его руках наркотрафик крупных партий, а там все немного не так, как с мелкими толкачами, там люди серьезные. Девками занимаются его менеджеры, так же и деньги отмываются — никакой крови, никаких трупов, так разве что уму-разуму проворовавшихся поучить, для этого есть дуболомы, но никаких убийств.

— Значит, чего-то мы не знаем. — Бережной устало потер переносицу. — Мы зациклились на Ладыжникове потому, что те убийства были ему на руку, но от убийства Дарины он ничего не получил, как и от посадки Виктории. И уж точно ему ничем не мешали Зайковский и Мисина, он их даже не знал, скорее всего.

— Не знал. — Павел кивнул. — Но я посмотрел в шкаф Мисиной — там среди прочих вещей висят две хорошие шубки, не новые, но хорошие. Ну и ноутбук у нее такой же, как у Зайковского, а в квартире неплохой ремонт — как женщина, она более рационально распорядилась деньгами.

— Ладно, а деньги с его счета для Скользневой? — Реутов понимал, что Павел прав, но ему требовалась полная ясность. — Он годами ей платил.

— И еще десяткам чиновников. — Павел хмыкнул. — Думаю, Скользневу тогда сыграли втемную: позвонили от имени Ладыжникова и приказали закрыть глаза на дырки в следствии. Она и не усомнилась, и с чего бы, деньги поступили исправно. Кто-то, кто был близко, кто имел доступ к счетам и знал пароли. Кто-то, кого и в расчет не принимали.

Бережной улыбнулся:

— Паш, ну ты совсем уж. Нет, не может этого быть.

— Отбросьте все, что не могло иметь места, и останется один-единственный факт, который и есть истина. Это, между прочим, Шерлок Холмс сказал. — Павел хмыкнул. — Да, я тоже не сразу понял.

20

Вика проснулась рано. Так рано, что даже голуби на акации, растущей перед домом, еще не принялись гудеть, и только петухи надрывались по дворам, и ревели недоенные коровы. Осторожно переступив через Назарова, она вдруг поймала себя на мысли, что свою первую ночь они тоже провели на этой кровати. После смерти бабушки Любы Назаров не захотел оставить ее одну в пустом доме, хотя она очень хотела, чтобы все оставили ее в покое и дали возможность скорбеть так, как ей нужно. Потому что плакать на людях она не могла, а слез было море, и плескались они все ближе — с каждым уходящим другом, соседом или родственником, которые поднимались из-за стола и отправлялись своей дорогой, слезы подступали, и нужно было просто спровадить Алену и Женьку, и Алену тогда увел муж, а Женька остался и поплакать ей не дал.

И она ощущала свое внезапное сиротство сквозь Женькины поцелуи, и этот дом тогда стал только их.

— А когда умерла бабка Варвара, мы снова оказались вместе. — Вика озадаченно смотрела на Назарова. — Жень, ты слышишь?

— Угу… — Назаров лениво открыл глаза. — Они словно сговорились сосватать нас любой ценой. И кто мы такие, чтобы спорить? Лично я хочу двоих детей, но лучше троих. Мы и так сильно отстали от Алены с Юркой.

— Вот сам и будешь их рожать, а я больше одного не хочу.

Назаров улыбнулся, и Вика вдруг подумала, что никогда никто не нравился ей так, как нравится Женька — тощий, высокий, длинношеий, кудрявый Женька Назаров — с этими его большими карими глазами в ресницах и пухлыми губами. Женька, который старается перевести в слова мир, который кипит и меняется вокруг них.

Чтобы все могли его увидеть, даже те, кто видеть не умеет. И чтобы запечатлеть то, что он видит, — и через сто лет люди узнали, что вот и они, нынешние, тоже видели восходы и закаты, любили и радовались, и горевали, и все это было до них, но не так, конечно, — и немножечко точно так же.

— Жень, я завтрак готовить не хочу. — Вика подошла к зеркалу и заглянула в него. — Вроде бы синяки побледнели, и глаза уже нормально выглядят. Может, оно и пройдет…

— Викуль, все будет норм. — Назаров протянул к Вике руку. — Иди сюда.

— Ну уж нет, сначала зубы почистим. — Вика хихикнула. — Жень, давай потом ты сделаешь луковые кольца с моцареллой.

— А моцарелла-то есть? — Назаров достал из пакетика подушечку жвачки. — Держи и иди сюда.

— Моцарелла есть, конечно, как и синий лук. — Вика ощутила мятный вкус жвачки и шагнула к кровати. — Жень, ничего же не закончилось.