Противник (СИ)

  Саймон долго колебался, прежде чем ответить. У него не было сил посмотреть ему в глаза, когда он наконец это сделал, и, за исключением Иуды Искариота, никто из других тоже не подошел, но оставались тенями за неопределенным кругом света, созданным его факелом.

  «Они думают, что ты мертв, и мы хотим, чтобы так и оставалось», - сказал Саймон. «Вы больше не покинете это место. Тот или иной, безопаснее найти. «

  "Ты имеешь в виду тюрьму".

  «Я бы хотел, чтобы ты не называл это так», - прошептал Саймон. «Но, может быть, ты прав. Да, ты прав. Это тюрьма. Мы должны это сделать, поймите! Мы не можем взглянуть в глаза вашему суждению! Еще нет! Мы еще не готовы! Мы ... мы просто дети, которым нужно время, чтобы учиться! Прошу Тебя, Господи, дай нам это время! Наши люди могут и не быть идеальными, но ... но они заслуживают отсрочки. «

  И у него есть этот срок. Он был той милостью; Ни в коем случае не первое, но, возможно, последнее, что было даровано жителям этого мира.

  Саймон мог подумать, что знает его, и по-своему был уверен, что был прав; тем не менее он был бы очень удивлен, если бы знал, насколько велико было многострадание человека, который послал его сюда.

  Он не сказал ничего из вышеперечисленного, но он знал, что Саймон прочитал правду в его глазах. Саймон был по-своему особенным, даже если сам даже не подозревал об этом: ему никогда не удавалось ничего от него скрыть.

  «Тогда вы не оставляете нам выбора», - грустно сказал Саймон. «Я молюсь, чтобы мы могли жить с этой виной. Но надо попробовать. Ради наших детей и тех тысяч тысяч других людей. «

  «А что ты хочешь делать?» - спросил он. «Убить меня?» - улыбнулся он. «Даже если бы ты мог, это ничего бы не изменило. Кто-нибудь другой придет на мое место. Я не больше тебя, против того, кто меня послал. Просто инструмент. «

  «Разве это не все мы?» - пробормотал Саймон. Затем он заметно дернулся, расправил плечо и продолжил громче и твердее: «Мы продолжим вашу работу, сэр. Мы выйдем в мир и распространим ваши учения, и мы постараемся вести людей по пути, который вы нам показали. Я обещаю вам, что каждый из нас отдаст за это свои жизни. Ваша смерть станет краеугольным камнем нашей власти. Мы закончим то, что ты начал Но мы не можем вас отпустить, потому что этот мир требует времени. Больше, чем ты можешь ей дать. «

  «Больше, чем я могу ей дать», - грустно сказал он. «Ты действительно думаешь, что сможешь связать меня? С насилием? "

  «Да», - твердо ответил Саймон. «Вы многому нас научили, сэр, и мы были хорошими учениками. Нашей силы будет достаточно ".

  Сила, которой он ее научил. Неужели эти дураки думали, что смогут победить его собственными силами? На мгновение внутри него вспыхнул горячий гнев; чувство, которое было ему совершенно чуждо до того, как он пришел в этот мир и познакомился с этими слабыми и странно сильными существами, которых он должен был судить, и на еще более короткий момент он испытал искушение просто встать и быть скованным, чтобы взорвать и покажите им, с каким насилием они действительно столкнулись.

  Он этого не делал. Гнев прошел, но печаль, которую он чувствовал до сих пор, также не вернулась немедленно. Внезапно он понял Саймона и остальных, и это понимание сопровождалось кое-чем еще: другим чувством, которое было ему совершенно неизвестно и заставляло его застыть в своей мощи. Восхищение. Дрожь от смелости, проявленной Симоном и другими, чтобы противоречить ему, БОГУ. Может, он был тем, кем его считали, а может и нет, но его сила была равна силе бога; способность создавать миры, но также и разрушать их, не более чем движением руки и силой мысли.

  И все же эти крошечные уязвимые существа осмелились бросить ему вызов. Более того, они осмелились бросить вызов самой судьбе и даже тем, кто стоял за ней, просто потому, что они считали, что их народ заслуживает такого шанса. Вы не просите у него этого. Они бросили им вызов. И разве люди, проявившие такую ​​храбрость, на самом деле не заслуживали этого, возможно, последнего шанса?

  Насилие, которое он собирался развязать, отступило.

  Некоторое время.

  Они должны получить отсрочку.

  Небо над лесом было все еще черным, когда Бреннер покинул монастырь, и это была, возможно, первая сознательная мысль, которую он снова подумал с тех пор, как выбрался из темницы: Судный день был не днем, а ночью. Утро без сумерек, за которым - если вообще когда-либо - последует восход солнца над миром, не имеющим ничего, абсолютно ничего общего с тем, что он знал.

  Миру не конец, но все будет по-другому. Совершенно иначе, чем он мог себе представить сейчас.