В другой камере, набитой зэчками чуть ли не до потолка, было очень тихо. Я заглянула в глазок и увидела интересную картину. На скамейке перед входом стоит худющая заключенная, а вокруг неё с сантиметром в руках вертится жилистая высокая портниха. Остальные сидят и с интересом наблюдают за происходящим.
Я подумала, что здесь всё нормально. Бабы и в тюрьме бабы. Но постояв ещё немного услышала такие разговоры:
– А если ей не понравится, или скажет, что шили без молитвы, или ещё что придумает?
– Значит, оставим наряд для нашей Тарани. Будет у нас за проповедницу, а мы ей будем рассказывать о своих блудных помыслах.
В камере все громко засмеялись.
– Не… не откажется. Видели, какая на ней одежда уже поношенная. Может, после кого-то донашивает или монастырь совсем нищий. Я думаю, что ей понравится.
В этот день я подслушивала разговоры своих «подопечных» почти во всех камерах и везде слышала один и тот же вопрос: как можно быть такой счастливой и спокойной, будучи такой калекой и сидя в монастыре?
Прошла неделя. Ближе к пятнице мои девчата начали нервничать и переживать, и переспрашивать в очередной раз: Начальник, приедет монашечка или нет?
– Да откуда же я знаю, что у неё там в голове? – отвечала я всем.
А в подсознании мне самой хотелось, чтобы она пришла, не заболела. При моем здоровье я поняла, что завидую силе духа этой малявки.
И вот, наступил долгожданный день – воскресенье. Ждали все. Окна были облеплены женщинами. Те, кто гулял во дворе, не сводили глаз с дорожки, ведущей к воротам. А я, делая вид, что разговариваю с конвоирами, стояла почти у самых ворот. Слышу какой-то шум. Подъехала машина.
– Слава Богу, добрались. Нажимай кнопку, матушка. Небось, уж заждались.
– А я, сестры, что-то волнуюсь.
– Иди милая, тебя игуменья благословила и по твоему отъезду стала на молитву перед твоей любимой иконой Богородицы. Пусть твоя любовь к этим страдалицам растопит в их сердцах зло и ненависть. Угасит раздражение, отверзет их духовные очи и поставит на путь спасения. Благослови Господи. Аминь.
В калитку легонечко постучали. Я на какое-то мгновение придержала солдатика, а потом подтолкнула к калитке. Каждый раз при закрывании и открывании калитки по территории раздавался звонкий писк. Хотя её неоднократно смазывали, но звук все равно оставался. Видно, этот звук резал слух и нашей духовно сильной посетительнице, т.к. глаза её широко раскрылись, а правой рукой она осенила себя и калитку крестным знамением.
– Здравствуйте. Мир дому сему и всем, в нем
обитающим – промолвила монашка. Оставшиеся за калиткой низко нам поклонились.
– Здравствуй и тебе. Проходи. А эти с тобой?
– Да, но они дальше не пойдут. Приехали помочь занести гостинцы.
Три крепенькие женщины, одна из которых сидела за рулем автомобиля, несли в руках коробки, корзины и сумки, наполненные гостинцами.
Я грозно посмотрела на все эти дары, но, увидев их испуганные лица, сменила гнев на милость.
– Запрещенного ничего нет? Спиртного, дури или ещё какой дряни?
– Нет. Нет, сестра. Здесь еда. Всё, что мы выращиваем сами. Проверьте, пожалуйста. Как же я могла явиться к страдалицам и без гостинцев?
– Да какие они страдалицы? В больницах хоть больные, а здесь уроды и проститутки.
– Но ведь они тоже дети Божии, только оступившиеся и погрязшие во грехах. Нуждающиеся в нашем милосердии и любви.
– Я все равно этого не понимаю. Ты просто не представляешь, на что способны твои «сестрички». А любить их можешь сколько угодно, только близко не подходи и не надейся, что от твоих рассказов они сразу поверят в Бога или раскаются. Есть такие с виду паиньки, мордочки умилительные, но когда почитаешь их дело, хочется их убить и не видеть этих фальшивых рож. Будь осторожна, а то я могу и не успеть защитить. И меня не подставляй. Если случится какое-нибудь ЧП, тебя больше сюда не пустят. Не сможешь помочь тем, которым и вправду помощь твоя нужна. Оставь гостинцы. Сейчас пришлю девчат, они их в зал занесут. Иди близко возле меня.
Мне вдруг захотелось защитить и спасти эту хлипкую монашку. Лишь бы она продолжала смотреть на меня как на нормального человека. Лишь бы я была для неё сестрой. Ни от кого в этой жизни я не испытала тепла, а тем более любви. Захотелось, чтобы её Бог и меня заметил и помог вырваться из этого земного ада на волю. Заключенные сидят в тюрьме за свои проступки и я вместе с ними, но только по своей воле.
Мы пошли в глубь зоны. Я шла, как обычно, а она семенила чуть поодаль, путаясь в своих длинных одеждах. И как такие шмотки не мешают им работать и жить?
Слышу я, а она мне отвечает:
– Не мешают. Можно и присесть, и наклониться, и на лестнице стать, при этом не испытывая никаких неудобств, а главное стыда.
– Ты что мысли читаешь?
– Нет. Просто вы с любопытством посмотрели на мою скромную одежду?
– Да уж скромную. Вам там, что, совсем носить нечего.