Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Вскрикнув, она высвободилась из держащих ее рук — и тут все провалилось во тьму, и она вновь была Матушкой Абигайль, ста восьми лет от роду, старой, слишком старой, и она гуляла среди пшеничных колосьев, мистических и нереальных в лунном свете. В ушах ее шумел ночной ветерок, и вокруг царили запахи, так хорошо знакомые ей за всю ее долгую жизнь (для нее эти запахи олицетворяли саму жизнь, начало жизни. О, ей пришлось трижды выйти замуж и похоронить трех мужей, Давида Троттса, Генри Гардести и Ната Брукса, и она спала с тремя мужчинами, и привлекала их, как может женщина привлекать мужчину, и в момент наивысшего наслаждения к ней всегда приходила одна и та же мысль: «О, мой Бог, до чего же хорошо заниматься с ним любовью и как прекрасно все, что он делает». И даже во время климакса она частенько вспоминала пшеничное поле и лежащего посреди пшеницы рядом с ней мужа, и запах секса в комнате, терпкий и теплый запах).

Но ей стало страшно, потому что она была не одна здесь. Он был рядом с ней, будто одновременно и справа и слева. Темный человек был здесь, его грязные башмаки топтали землю, и сквозь тьму сверкала, будто фонарь на маяке, его улыбка.

Потом он заговорил, впервые за все время заговорил вслух, и она увидела отбрасываемую им длинную гротескную тень. Его голос был похож на шелест ночного октябрьского ветра. Тихий голос. Голос преисподней.

Голос произнес:

«На моих руках — твоя кровь, Матушка. Если ты можешь молиться, проси Господа о скором конце прежде, чем мы встретимся с тобой, потому что на моих руках — твоя кровь».

И тут она проснулась. Оставался час до рассвета. Беспомощное тело Матушки Абигайль все еще дрожало от страха, и каждая клеточка его ныла и болела. «Боже, мой Боже, возьму к себе рабу твою!»

Ее Бог не отвечал. Сквозь ставни проникла струйка тусклого света. Пора вставать и готовить себе кофе.

* * *

Следующие несколько дней были у нее заполнены до отвала, потому что она намеревалась найти себе компанию. Сны снами, а оставаться одной ей не хотелось. Она намеревалась отправиться на поиски людей. Но она очень медленно передвигалась, а также забывала все на свете, поэтому задача несколько усложнялась.

Сперва нужно было добраться до курятника Эдди Ричардсона, до которого было около пяти миль. Жаль, что Господь не может послать ей крылья, как Илье. — Чепуха, — решительно сказала она себе. — Бог дает силу, а не таксомотор к подъезду.

Вымыв после завтрака посуду, Абигайль обулась и взяла палочку, которой даже сейчас редко пользовалась. Но сегодня палочка пригодится. Пять миль туда, пять — обратно. Да, не те теперь силы, что в шестнадцать лет!

Она вышла в восемь часов утра, надеясь к обеду добраться до фермы Ричардсонов и поспать там, пока спадет жара. Потом она поймает пару цыплят и вернется домой. К сожалению, к ее возвращению будет совсем темно, подумала Абигайль, и это заставило ее вспомнить сон. Но темный человек был сейчас далеко. Она намеревалась найти общество гораздо ближе.

* * *

Она шла очень медленно. Медленнее, чем позволяли силы, потому что даже в половину девятого было уже достаточно жарко. Она никуда не спешила и хотя не успела устать, присела отдохнуть возле магазина Гудделса. В тени большой ели она съела плитку шоколада. Да, таксомотора не будет. Господь помогает тем, кто помогает себе сам. Ноги начали болеть от непривычно долгой ходьбы; к вечеру они совсем разболятся.

Она все тяжелее опиралась на свою палочку. Солнце начинало припекать сильнее, а отбрасываемая Матушкой Абигайль тень становилась все короче и короче. Ей встретились несколько диких животных: лиса, енот, барсук, ондатра. Повсюду кружили вороны, оглашая криками окрестности. Если бы она слышала спор Стью Редмена и Глена Бетмена о том, что эпидемия забрала одних животных, пощадив других, она посмеялась бы. Болезнь убила домашних животных, а дикие уцелели. Все очень просто. Конечно, некоторые домашние животные выжили, но в целом эпидемия забрала людей и друзей людей. Собаки умерли, а волки остались, потому что волки — дикие, а собаки — нет.

Боль сковала колени. Тяжело шаркая ногами и опираясь на палку, Абигайль с трудом ковыляла к цели и про себя вела нескончаемый разговор с Богом — иногда молча, иногда вслух, сама того не осознавая. И еще она вспоминала прошлое. Да, 1902 год был самым лучшим в ее жизни. После него время помчалось вскачь, переворачивая одну за другой странички календаря. Жизнь тела так быстротечна… и тело быстро устает от прожитых лет.

От Давида Троттса у нее было пятеро детей; одна из них, Мэйбл, умерла у нее на глазах, подавившись кусочком яблока. Аби развешивала белье, когда увидела вдруг, что дочь повалилась на спину, посинела и задергалась в судорогах. В конце концов Аби смогла извлечь злосчастный кусок, но Мэйбл была уже мертва. Это была единственная девочка среди ее детей и единственная из них, кто умер от несчастного случая.

Она снова присела отдохнуть в тени орешника.