Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Они пошли быстрее. Прямо перед ними теперь был выход из туннеля. Он был заблокирован двумя армейскими грузовиками. Если бы их не было, то Ларри и Рита гораздо раньше вошли бы в освещенную часть туннеля. Они проскользнули между грузовиками. Рита не стала заглядывать вовнутрь, но Ларри заглянул. В кузове одной машины обнаружил целый арсенал оружия, ящики со снаряжением и канистры с горючим. Кроме того, там находилось три трупа.

Герои вышли из туннеля. Дождь кончился, и на них пахнуло свежестью. Ларри крепче обнял Риту, и она доверчиво прильнула к его плечу.

— Я бы не вошла теперь в туннель даже за миллион долларов.

— И не нужно. Смотри!

— Но ведь это…

— Да, таким стал Нью-Йорк!

Перед ними простиралась панорама города. Он напоминал макет самого себя — безмолвный, неподвижный, пугающе пустынный.

— Боже мой! — слабым голосом прошептала Рита.

Она села на дорогу и заплакала.

— Не стоит, — Ларри опустился на колени позади нее. — Все в порядке, Рита. Главное, что мы выбрались. Это уже кое-что. И здесь свежий воздух. Мне кажется, в Нью-Джерси никогда еще так хорошо не пахло.

Ларри провел пальцем по щеке Риты, стирая слезинку.

— Ну что, ты можешь идти?

— Да. — Рита смотрела на него таким странным взглядом, что Ларри почувствовал себя неловко. — Нужно раздобыть мне новые туфли. И помни, я теперь беспрекословно буду подчиняться тебе, Ларри.

— Я был глуп, когда кричал на тебя, — смущенно сказал Ларри. Он погладил ее по волосам и поцеловал в правый висок. — Но на самом деле я совсем не так ух плох.

— Только не оставляй меня.

Ларри помог Рите встать на ноги и обнял рукой за талию. Они медленно двинулись вперед, вдоль реки, оставляя позади себя безмолвный Нью-Йорк.

33

В центре Оганквайта был небольшой парк, главной достопримечательностью которого считался мемориал героям войны, и после смерти Гаса Динсмора Франни забрела туда и долго сидела на берегу ручья, невидящими глазами глядя на прозрачную воду.

Позавчера она уговорила Гаса передохнуть в стоящем на берегу доме Хэнсона, опасаясь, что вскоре он будет просто не в состоянии передвигаться сам. Она не сомневалась, что Гас той же ночью умрет. У него поднялась температура, и он дважды терял сознание. Он бредил и звал людей, которых не было рядом, задавал им вопросы, сам отвечал на них, и Франни, в конце концов, начало казаться, что воображаемые собеседники Гаса реальны, а сама она — не более, чем фантом. Она пыталась уговорить Гаса лечь в постель, но он не видел и не слышал ее. Ей приходилось постоянно стараться не оказаться у него на пути: не замечая ее, он мог оттолкнуть Франни, переступить через нее и двинуться дальше.

И все же лихорадка свалила его на кровать, а бред сменился полной потерей сознания. Фран решила, что близится кома. Гас тяжело и неритмично дышал. Но на следующее утро ему стало лучше, и, когда Франни заглянула к нему, он сидел на постели и просматривал газету, которую нашел на полке. Он поблагодарил девушку за заботу о нем и высказал надежду, что не сказал и не совершил прошедшей ночью ничего непристойного.

Франни подтвердила, что нет, и Гас, недоверчиво глядя на нее, сказал, что она очень любезна. Франни приготовила суп, и Гас с аппетитом поел. Обессилев после еды, он тяжело откинулся на подушку, пожаловавшись, что не может читать без очков, и Франни, сев рядом с постелью, почитала ему несколько глав из обнаруженного на полке вестерна. Минут через сорок она заметила, что Гас спит, и тихо выскользнула из комнаты.

Она была настроена более оптимистично, надеясь, что Гас может поправиться. Но прошлой ночью ему стало хуже, и около восьми часов утра он умер. С этого момента прошло всего полтора часа. Перед смертью он пришел в сознание, но не осознавал, каким тяжелым является его состояние. Он рассказывал о том, как любит мороженое и что знает, как приготовить его в домашних условиях; после Гас вдруг прерывисто задышал, беспомощно всхлипнул — и все было кончено.

Франни накрыла его тело стареньким одеялом и оставила лежать на кровати старого Джека Хэнсона, у окна, из которого был виден океан. Потом она вышла из дома, и ноги привели ее сюда, в парк, где она и сидела, неспособная думать ни о чем. Где-то подсознательно она понимала, что это неплохой вариант ничего-не-думания; ее состояние не походило на апатию, овладевшую девушкой после смерти ее отца. Просто все ее мысли и чувства отдыхали от напряжения последних дней.

Но ей следовало решить, что делать дальше, и Франни знала, что не может не учитывать при этом Гарольда Лаудера. Не потому, что они с Гарольдом — последние из оставшихся в живых людей в городе, а потому, что Гарольд, несомненно, нуждался в присмотре. Франни не считала себя самым практичным человеком в мире, но теперь ей приходилось действовать практично. Гарольд по-прежнему был ей неприятен, но все же он пытался проявить некоторый такт, поэтому не стоило забывать о нем.