Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Франни не знала, куда ходил Гарольд. Вернувшись в четыре, он застал ее лежащей под деревом. Жестом он позвал девушку с собой. Они взобрались на крышу, и перед Франни открылась панорама вымершего городка. Прямо перед ней высилась водонапорная башня, на которой зеленой краской было написано:

УШЛИ В СТОВИНГСТОН, В ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЙ ЦЕНТР

US 1 ДО УЭЛЛСА

ПОВОРОТ НА ШОССЕ 95 ДО ПОРТЛЕНДА

US 302 ДО БАРРЕ

ПРЯМО ПО ШОССЕ 89 ДО СТОВИНГТОНА

ПОКИНУЛИ ОГАНКВАЙТ 2 ИЮЛЯ 1990 ГОДА

ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР

ФРАНСЕЗ ГОЛДСМИТ

— Я не знал твоего второго имени, — извиняющимся тоном сказал Гарольд.

— Отлично, — одобрила Франни, все еще разглядывая надпись. — Как ты туда взобрался?

— Это было не слишком тяжело, — самодовольным тоном сказал он. — Мне пришлось всего лишь встать на цыпочки.

— Ох, Гарольд, когда же ты станешь серьезным?!

— Никогда. Мы теперь одна команда, — сказал он, глядя на Франни с надеждой. — Или нет?

— Думаю, что да… пока своим безрассудством ты не убьешь себя. Есть хочешь?

Он кивнул.

— Голоден как волк.

— Тогда давай перекусим, а потом я смажу твои плечи маслом от ожога. Тебе следовало надеть рубашку, Гарольд. Ты не сможешь ночью заснуть.

— Преспокойно засну, — улыбнулся он.

Франни улыбнулась в ответ. Они перекусили и выпили по чашке чая, а позже, когда уже начало смеркаться, Гарольд пришел к дому Франни со свертком под мышкой.

— Это принадлежало Эми, — пояснил он. — Я нашел в комоде. По-моему, это подарок мамы и отца к окончанию школы. Даже не знаю, работает ли он, но все же поменял в нем батарейки.

Это был портативный фонограф в пластиковом футляре, излюбленная игрушка всех девчонок лет тринадцати-четырнадцати. Франни взяла его в руки — и глаза ее наполнились слезами.

— Что ж, — сказала она. — Проверим, работает ли он.

Он работал. И почти четыре часа они просидели на лужайке, положив на траву фонограф. Их лица были грустны и сосредоточенны, и в тишину летней ночи лились звуки музыки некогда живого мира.

34

Сперва звук не вызвал вопросов у Стью; он был всего лишь частью яркого летнего утра. Стью только что пересек небольшой городок Южный Райгейт в Нью-Хэмпшире, и сейчас его путь лежал через освещенную солнцем равнину. По обе стороны дороги росли кусты, названий которых Стью не знал. Ему, уроженцу Восточного Техаса, было непривычно видеть столь бурную растительность, к тому же чрезвычайно разнообразную. Откуда-то издалека доносился лай собаки, естественно вписывающйися в пейзаж.

Стью прошел почти милю, пока до него дошло, что собака, судя по звуку, находилась теперь где-то неподалеку, — это не вполне ординарное явление. Покинув Стовингтон, он видел немало мертвых собак, но ни одной живой. Что ж, решил он, болезнь ведь убила многих, но не всех людей. Почему бы ей не оставить в живых и несколько собак? Скорее всего, эта собака успела одичать настолько, что, завидев Стью, бросится наутек через кусты и будет оттуда истерически лаять, пока Стью не покинет пределы ее территории.

Лямки рюкзака терли плечи, и он поправил подложенные под них носовые платки. На ногах у него были старенькие кеды, совсем протершиеся за три дня скитаний. Голову украшала красная фетровая шляпа, а за спиной висел армейский карабин. Стью не опасался мародеров и просто находил правильным иметь при себе оружие. Например, чтобы раздобыть свежее мясо.

Стью шел по дороге. Лай звучал настолько громко, будто собака скрывалась за ближайшим поворотом. Скоро я увижу ее, подумал Стью.

Он выбрал себе путь на восток по шоссе 302, потому что думал, что рано или поздно шоссе выведет его к океану. Он заключил с собой подобие соглашения: когда я доберусь до океана, я буду решать, что делать дальше. До тех пор я не буду думать об этом.

Путешествие, которое продолжалось уже четвертый день, исцеляюще действовало на него. Он мог бы найти себе мотоцикл или, на худой конец, велосипед, но все же решил идти пешком. Ему всегда нравились пешеходные прогулки, хотя отвыкшее от нагрузок тело постоянно напоминало о себе болью в мышцах. Стью понимал, конечно, что далеко пешком не уйдет, и предполагал все же воспользоваться мотоциклом, но пока ему доставляли удовольствие свобода передвижения по безлюдной равнине и созерцание прелестного южного ландшафта. Ему это нравилось. Понемногу воспоминания о последних неделях отступили прочь. Отравленный больничным воздухом организм исцелялся под лучами июльского солнца.

Дорога сворачивала вправо, и за поворотом Стью увидел собаку: ирландского сеттера цвета спелой вишни. Злобно рыча и лая, собака отскочила в сторону.

— Тише, дружок, — улыбаясь, сказал Стью.

Заслышав звук его голоса, собака яростно бросилась на Стью.

— Коджак! — раздался чей-то возглас, и Стью отпрыгнул в сторону, растерянно озираясь по сторонам. — Перестань! Оставь этого человека в покое! Не порви ему рубашку! Прочь, болван!

Поджав хвост, Коджак направился туда, откуда раздался этот голос.