Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг.

Но это фактическая сторона событий, которая в полной мере не дает ответов на все вопросы. Не менее важны происходившие общие изменения в европейском и русском обществе, поставившие спецслужбы перед неразрешимой дилеммой. Органы политического сыска были созданы как ответ на заговор и восстание декабристов. Их глобальным предназначением было вычисление и ликвидация заговорщиков, революционных ячеек и групп; в правление Николая II добавилась борьба с оппозиционными и массовыми революционными партиями. То есть речь шла о противостоянии четко ограниченному и определенному кругу лиц и хорошо локализуемым организованным группам противников режима. В XIX в., несмотря на отдельные провалы, органы политического сыска достаточно эффективно решали поставленные перед ними задачи. Допустив немало ошибок в первые месяцы революции 1905–1907 гг., спецслужбы нашли в себе потенциал для радикального реформирования, встраивания в новые реалии. Строго говоря, к моменту революции крупные революционные ячейки как таковые в стране были ликвидированы, а все ключевые персоны находились или в местах заключения, или под жестким негласным контролем. Для решения поставленных задач традиционные методы охранки – секретная агентура, внешнее наблюдение, перлюстрация, даже формально запрещенная провокация – в совокупности с новыми криминалистическими подходами – антропометрией, дактилоскопией, судебно-полицейской фотографией, блестящей системой учета информации – в совокупности давали выдающиеся результаты.

Зачастую в современной литературе, особенно в исторической публицистике, поднимается тема иностранного (в основном английского и французского) участия в подготовке революции. Архивные материалы департамента полиции и его заграничной агентуры не дают весомых оснований утверждать, что оно имело место. Союзники, безусловно, были осведомлены об оппозиционных настроениях в армии, но об их участии в подготовке государственного переворота говорить нельзя. Как справедливо заметил начальник петроградской охранки Константин Глобачев: «Русская Февральская революция была созданием русских рук»[1459].

Однако в начале XX в. произошли серьезные социальные перемены, вызвавшие новые угрозы, не до конца осознанные представителями политической полиции. Массовая пресса, общедоступность и высокая скорость распространения информации, массовые движения населения не только миграционного характера, но связанные также с мобилизацией и обстоятельствами мировой войны привели к стиранию граней, преодолению изолированного существования отдельных групп населения. То, что вчера произошло в Петербурге, завтра-послезавтра уже оживленно обсуждалось на окраинах империи. Противниками режима была избрана совершенно верная тактика информационной войны, дискредитации власти через средства массовой информации, превращение любого, даже самого заурядного и утилитарного вопроса в политический, в повод для подрыва авторитета престола и правительства, институтов власти в целом. Для этого очень эффективно использовались формально аполитичные общественные организации, которые оказались в последние годы империи куда сильнее политических партий. Моментально распространявшаяся по стране информация – как соответствовавшая действительности, так и ложная (различного рода слухи и политические провокации) – создавала атмосферу всеобщего неприятия режима. Действовал закон больших чисел, количество абстрактно недовольных властью граждан изменяло качество самой революционной борьбы. Благодаря политизации и привитию населению через прессу и собрания идей гражданственности, сознательности, как говорили тогда, разрозненные группы стали превращаться в массы, в осознающую себя неуправляемую социальную силу, в средоточие политической борьбы.

Двенадцать лет спустя испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет справедливо писал: «Толпа, возникшая на авансцене общества, внезапно стала зримой. Прежде она, возникая, оставалась незаметной, теснилась где-то в глубине сцены; теперь она вышла к рампе – и сегодня это главный персонаж. Солистов больше нет – один хор. Толпа – понятие количественное и визуальное: множество. Переведем его, не искажая, на язык социологии. И получим «массу». Общество всегда было подвижным единством меньшинства и массы. Меньшинство – это совокупность лиц, выделенных особыми качествами; масса – не выделенных ничем. Речь, следовательно, идет не только и не столько о «рабочей массе». Масса – это «средний человек»… Стихийный рост ее предполагает совпадение целей, мыслей, образа жизни»[1460].