Проткрываем завесу тайн. Книги 1-25

П. А. Кропоткин, знаменитый анархист, писал: «Теперь в повязанной платком мещанке, в ситцевом платье, в мужских сапогах таскавшей воду из Невы, никто не узнал бы барышни, которая недавно блистала в аристократических петербургских салонах».

Жизнь свела Софью с тремя сестрами Корниловыми, дочерьми богатого фабриканта. Корнилов на новомодные увлечения дочерей смотрел сквозь пальцы, по принципу «чем бы дитя ни тешилось», и вскоре Перовская вместе с Корниловыми основали кружок саморазвития. За чаем там велись беседы о литературе, философии и, конечно же, о судьбах России.

Собиралось здесь множество известных впоследствии людей, тот же Кропоткин, например, считал, что истоки русского анархизма начали свое течение как раз отсюда. Неудивительно, что подобны сборища не могли найти одобрения в у власть предержащих, и кружок был вскоре разогнан.

Софью Перовскую отдали на поруки отцу. Пытаясь избавить Софью от дурного влияния окружения, он отправил ее вместе с женой в крымское имение. Но компания была подобрана неправильно: оказавшись с матерью наедине, 17-летняя Софья очень быстро убедила ту, что в глухой провинции ей делать нечего, и уже через год вернулась в столицу. Здесь жизнь била ключом, а новых знакомых из тех кругов, против которых так протестовал отец, появилось еще больше, и она даже предоставляла свою квартиру для нелегальных встреч «народников». Но и сама не сидела без дела.

Желая переустроить Россию, Софья понимала, что начинать в таком деле надо с себя, и в 1872 году успешно выдержала экзамен на народную учительницу. Однако диплом Софье не выдали. Но, как мы знаем, сдаваться она не умела и потому с наступлением зимы оставила Петербург и отправилась в Корчевский уезд Тверской губернии, в село Едимоново, где устроилась помощницей учительницы в народной школе.

А весной 1873 года выдержала экзамен в Твери и, поскольку тайная полиция была далеко, получила диплом без всяких проблем. Больше бороться было не за что, с крестьянским детьми было скучновато, и Софья отправилась назад, в Петербург.

Уже осенью она начала занятия с рабочими, где им под видом обучения грамоте преподносилась политическая наука. И менее чем через полтора года, 5 января 1874 года. Перовская была арестована и заключена в Петропавловскую крепость. Но уже в начале лета «кровавый» режим вновь выпустил Перовскую на поруки, и она уехала к матери в Крым.

Понимая, что учительницей ей уже не стать, Перовская начала изучать фельдшерство, и в 1874 году поступила в симферопольскую земскую больницу. Но даже ухаживая за больными, она не могла отречься от своих революционных идей, и в августе 1877 года состоялся суд, пытавшийся разобраться в отношениях Перовской с революционерами. Впрочем, девушка была оправдана, и, уволившись из госпиталя, она отправилась в фамильное имение. Куда уже через год, стуча подкованными сапогами, пришли жандармы и арестовали Софью для административной высылки в Олонецкую губернию.

Высылка в те годы проводилась так: политический ссыльный (благородного, естественно, происхождения) путешествовал в купе поезда вместе с жандармом. Жандарм бегал на станциях за кипятком и в рестораны за блюдами, на которые «каторжанин», не стесняясь, тратил свои весьма немаленькие «ссыльные». Но поскольку Софья была женского пола, жандарм и вовсе ехал в соседнем купе, и потому революционерке было не слишком сложно на одной из станций близ Петербурга просто выйти из вагона и затеряться в толпе…

С тех пор Софья жила на нелегальном положении. Биография первой русской женщины-революционерки выглядела весьма героической, и уже осенью 1879 года Перовская стала членом исполнительного комитета, а затем и распорядительной комиссии только что образованной «Народной воли».

Мама, несмотря на нелегальное положения дочери, продолжала помогать ей деньгами и слать из Крыма посылки. Денег, впрочем, все равно было не слишком много, и Перовская жила на средства партии.

Вера Фигнер вспоминала: «Перовская, согласно идеалам нашей эпохи, была великой аскеткой. Я уже не говорю о скромности всего домашнего обихода повседневной жизни, но вот характерный образчик ее отношения к общественным деньгам. В один из мартовских дней она обратилась ко мне: «Найди мне рублей 15 взаймы. Я истратила их на лекарство — это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое sortie de bal; портниха продаст его, и я уплачу долг». До такого ригоризма у нас, кажется, еще никто не доходил».

Приговоренный к смерти