Протопоп Аввакум и начало Раскола

Это важное решение, принятое только одним патриархом, который не посоветовался ни с каким церковным органом, было воспринято Печатным двором как неприемлемое новшество. Справщики поняли, очевидно, следствием чего оно было, и запротестовали. Подали ли они сами в отставку, были ли они, как это весьма вероятно, рассчитаны из-за отсутствия идеологической гибкости, во всяком случае, мы видим после ноября 1652 года, как сразу исчезли из церковных ведомостей монах Иосиф (это был не кто иной, как Наседка, ставший после смерти своей жены монахом в июле 1651 года)[775], монах Савватий, служивший с сентября 1635 года, и молодой мирянин Сила Григорьев, назначенный весной 1652 года. Половина справщиков ушла. Сила был заменен монахом Матфеем, которого Никон знал по Новоспасскому монастырю; архимандриту Сильвестру за его покорность было увеличено содержание с 30 до 70 рублей; это продолжалось до того момента, когда Никон назначил его своим ближайшим помощником с титулом митрополита Крутицкого[776]. Строптивые были удалены, Наседка был отослан в Кожеозерский монастырь[777]. Евфимий, а через него и Никон стали хозяевами Печатного двора.

Патриарх не скрывал своего плана полного изменения церковного устройства. 11 января 1653 года он велел составить список монастырей, обладавших древними рукописями, чтобы знать, где их можно было бы получить в случае переиздания церковных книг с исправлениями[778].

Измененная Псалтырь появилась в свет 11 февраля 1653 года[779]. Конечно, уничтожение двух хорошо известных и укоренившихся положений повергло умы в тревожное состояние. Что будет в дальнейшем? На неделе перед Великим постом между 20 и 27 февраля появилось предписание патриарха, давшее ожидаемый ответ: надо было знаменовать себя крестным знамением тремя перстами и ограничиваться во время молитвы Ефрема Сирина выполнением 12 поясных поклонов при троекратном земном поклоне в начале и в конце молитвы[780]. Но это была уже целая революция.

Итак, Никон порывал со своими старыми друзьями. Новый патриарх порывал с православной верой. Ведь это – ересь отказываться преклонять колена, так ясно было написано в Правилах блаженного Никона Черногорца[781]. Анафема тому, кто не знаменуется крестным знамением двумя перстами, заявил самый освященный из всех русских соборов; это же повторяли все книги богослужебные, как полемического характера, так и канонические[782]. Молитва Ефрема Сирина во время поста была в ежедневном употреблении. Крестное знамение совершалось ежеминутно, оно символизировало два существенных догмата: Воплощение и Триединство. Почему же этот переворот? У кого Никон заимствовал эти новшества? У греков? У каких греков? У этого ренегата Арсения[783]. А эти развращенные греки, не у латинян ли они заимствовали? В переживаемое трудное, смутное время, при всей своей горечи, произведенной разрывом, глубже в вопрос не заглядывали. Никто не задавался вопросом, уничтожал ли Никон вообще земные поклоны, или только некоторые из них, при особой молитве. Не интересовались тем, чтобы узнать, в какой мере крестное знамение было связано с самим существом веры. Видели только грубое насилие, желание патриарха внести повсюду изменения. И тут стали вспоминать обо всех патриархах, известных в истории, надменность и произвол которых произвели столько ереси и расколов, а также об императорах, соблазненных этими патриархами и преследовавших православных. И вдруг – увидали себя накануне нового преследования! Неужели русская Церковь, до сего времени чудесным образом спасенная, последнее прибежище истинной веры, в свою очередь потеряла благодать[784]? Падение Рима, падение Византии, неужели же теперь произойдет падение и Москвы? Но тогда это не что иное, как пришествие антихриста[785]! И действительно, ведь его пришествие предсказано на восьмое тысячелетие.

Ввиду встревоженности умов того времени, эти выводы напрашивались сами собой, вытекали один из другого, мало-помалу нагромождались и почти фатально приводили из-за изменения каких обрядовых моментов к идее о бесповоротной и окончательной катастрофе во всем мире, и прежде всего, в Церкви[786]. Поэтому-то сердца озябли и ноги задрожали[787].

V Сопротивление боголюбцев сломлено: Аоггин, Неронов, Аввакум арестованы

Боголюбцы все находились как раз в Москве. Там был Аввакум и Даниил из Костромы; Ермил из Ярославля; Лазарь из Романова на Волге, из Ростовской епархии, то был священник уже в летах, ибо был рукоположен при Филарете[788], но начитанный, полный рвения, интересующийся диалектикой; Михаил, священник Страстного монастыря; Павел епископ Коломенский, и, без сомнения, были еще другие, имена которых до нас не дошли, не говоря уже о мирянах. Все они собрались, чтобы обсудить положение[789].