Протопоп Аввакум и начало Раскола

Отшельник Далмат – то был ранее Дмитрий Мокринский, бывший военный из Тобольска; он сначала стал монахом в Невьянске, на Урале. Потом он удалился на уединенный холм на левом берегу Исети, на расстоянии четырехдневного перехода от всякого другого человеческого жилья; здесь он выдолбил себе в скале убежище. Затем повторилась обычная вещь: присоединились к отшельнику и ученики, и на участке, уступленном татарином Едигеем, ими был построен около 1644 года целый скит, который затем сделался цветущим центром русской колонизации и христианской миссии; скит был владельцем огромного пахотного и рыболовного поместья, нанимал рабочих и возбуждал своими притязаниями и требованиями гнев соседних туземцев: уже в 1651 году скит пострадал от татарского набега. Далмат, обладавший духовной и физической энергией, необходимой для основателя скита, был одновременно и очень уче ным мужем[892]. Если скит впоследствии стал оплотом старой веры, то не будет слишком смелым приписать происхождение этого оплота веры беседам, происходившим в 1655 году между кипучим протопопом и Далматом с сыном последнего Исааком, будущим настоятелем скита[893].

Члены комиссии уже 27 июня вернулись в Тобольск, ибо в этот день Симеон поставил воевод в известность относительно своих заключений: держать Фефилова под арестом до нового приказа[894]. Но в тот же день разразилась новая буря бедствий, то и дело налетавших, правда, с перерывами на Аввакума. Каждый раз, когда ему казалось, что он крепко сидит на месте, какой-то вихрь уносил его к новым неизвестным судьбам: из Москвы, от имени патриарха Никона, был получен приказ, в силу которого протопоп Вознесенского собора со своей женой и детьми должен был быть отправлен под сильной стражей в Якутск, чтобы жить там, с запретом выполнять священнослужение.

Очевидно, это был первый результат доносов Струны, ибо то же самое письмо предлагало воеводам начать подробное расследование относительно аввакумовского посоха с золочеными яблоками, а также относительно «других его проступков»[895]. Оба посоха, присущие по сану его протоиерейскому достоинству, с украшениями, правда, может быть, несколько ему несоответствующими, были у него отобраны; и 29 июня, в Петров день, он был посажен на судно, отплывавшее в Енисейск, первый этап его путешествия.

Против решительного приказа, поступившего из Москвы, нельзя было возражать: и слабый князь Хилков, и энергичный Симеон были бессильны что-либо сделать, чтобы защитить своего любимого протопопа. Только один убогий, по имени Федор, ранее одержимый странным и упорным злым духом, которого Аввакум продержал у себя в течение двух месяцев и вылечил благодаря своим молитвам и уходу и который потом за учиненный им у старшего воеводы скандал был изгнан из города и снова впал в свое состояние, появился в этот печальный момент отъезда, но уже в здравом уме; он низко поклонился своему спасителю, чтобы хотя бы немного порадовать его[896].

III Московские события: новшества продолжают вводиться; епископ Павел и Неронов; моровая язва 1654–1655 гг.

Время было, действительно, печальное, но в нем были и свои радости.

Из Тобольска Аввакум мог следить за происшествиями, бывшими на Руси. Курьеры были многочисленны[897], и всякого рода путешественники привозили новости не только из Москвы, но также из провинции. Симеон по приезде, конечно, посвятил свое доверенное лицо во все то, что происходило в правительственной среде.