Протопоп Аввакум и начало Раскола

Аввакума извлекли из его темницы намеренно несколько позднее Федора и подвергли его такому же обращению. Он подумал, что его собираются бросить в реку! Но Дементий, вернувшись с Трехсвятительского моста, ожидал его у Тайницких водяных ворот. «Протопоп, велел тебе государь сказать: не бось-де ты никово, надейся на меня!» Во время всех этих событий царь был в своем селе Преображенском[1364]. Он поручил своему доверенному лицу, человеку, выполнявшему тогда во многих отношениях роль министра тайной полиции, выразить свою благосклонность тем, которых он одновременно предавал величайшим оскорблениям! Аввакум ответил: «Челом бью на его жалованье!» Эта тонкая ирония была единственным возможным ответом. Идя по мосту, Аввакум вспомнил стих псалма относительно непостоянства князей века сего: «Не надейтеся на князя…»

Так как это был его первый выход после лишения сана, без бороды ему было не по себе. Нелепый хохол, оставленный на лбу, делал его похожим на поляка. За двумя мостами его ожидал полуголова Осип Салов со своими вооруженными людьми. Ему приказали сесть на телегу. Скоро, покинув дорогу, поехали вдоль Москвы-реки, по болотистым местам. И только тогда Федор, обернувшись, и Аввакум, все время смотревший только впереди себя – эти оба проклятые и отлученные – издали увидели друг друга. Это разобщение, этот увоз ранним утром, этот необычайный путь объяснялся одним: от верующих хотели скрыть место заключения их пастырей[1365].

IV В Николо-Угрешском монастыре; Никита и Федор поддаются, Аввакум – непоколебим

К восьми часам после полудня путешествующие могли различить купола, а затем и стены монастыря св. Николы что на Угреше, построенного Дмитрием Донским после Куликовской битвы на месте, где он нашел на сосне образ святителя Николы Мирликийского[1366]. Подобного рода монастыри-крепости были в то же время и тюрьмами. Два стрельца взяли Аввакума под руки, накрыли ему голову епанчой и втолкнули его в боковые ворота, выходящие в рощу. Таинственность продолжалась! Федор, увидев исчезновение своего товарища, подумал, что они уже больше никогда не увидятся. В свою очередь, и на его голову накинули большую рогожу, покрывавшую его до пят, и уволокли его таким же образом. Когда стрельцы оставили его одного, он оказался в пустой башне с бойницами, замурованными каменной кладкой, и с запертой дверью[1367]. Аввакум был брошен в «палатку студеную» над ледником. У них был, хотя они этого и не знали, соузник – поп Никита.

Стража, находившаяся под начальством полуголовы, была строгая и многочисленная. Настоятель Викентий, только что избранный на эту должность и сделавший в последствии во владимирском Рождественском монастыре, а затем и в Троице-Сергиевом монастыре такую блестящую карьеру, вовсе не был намерен рисковать своим положением из-за осужденных. Заключенных держали в полнейшей изоляции, в особенности сначала. Федор попробовал было сообщить о себе жене из боязни, как бы она, обезумев от его исчезновения, не наложила бы на себя рук. Он получил от своего тюремного стража категорический отказ на просьбу дать ей о себе весточку.

Все трое осужденных познали тогда одни и те же внутренние терзания. Борец против неправды, глава партии сопротивления нередко видит только ближайшую осязаемую цель: если его постигнет неудача и если он человек с твердым характером, он будет думать только о том, как бы эту неудачу исправить, наперекор всему и всем. Но человек с большой совестью, как бы тверда ни была его вера, постоянно задает себе вопрос: прав ли я, виноват ли я? В случае неудачи, когда он видит всех и вся восстановленных против него, его неудачи претворяются в сомнения, а сомнения, в свою очередь, превращаются в навязчивую идею. Не быть в общении с другими, быть одиноким является ужасным испытанием, для русской души в особенности. Конечно, говорит он себе, мои аргументы все те же, они по-прежнему имеют всю силу, но прав ли я все же перед лицом стольких противников, перед всеми епископами, перед царем, перед учеными богословами? Не был ли я во власти самообольщения, гордыни? В вынужденной бездеятельности тюрьмы, в безысходном одиночестве эти навязчивые идеи становятся уже сущим мучением: даже среди людей сильных духом только самые сильные могут устоять, другие же не выдерживают и гибнут.

Аввакум первый оказался охваченным этими мыслями:

«Тогда нападе на мя печаль и зело отяготихся от кручины и размышлях в себе, что се бысть, яко древле и еретиков так не ругали, яко же меня ныне: волосы и бороду остригли, и прокляли, и в темнице затворили никонияня».

Искушение было ужасное, но он стал молиться: