Протопоп Аввакум и начало Раскола

Дьякон передал собору еще небольшой свиток из двенадцати склеенных листов, которым он очень дорожил. Сначала он, «убогий и невежда», поставил архипастырям собора, «обученным диалектике и философии», небольшой вопрос: как вы понимаете стихи Апокалипсиса XX, 1–3; XII, 4; XIII, 18? Если же они не понимали их сущности, то он объявлял себя готовым, с разрешения царя, объяснить их. Без лишних слов, он перечислил им основы своей веры относительно крестного знамения и аллилуии: положения Мелетия, Феодорита, Петра Дамаскина, Петра, митрополита Московского, Максима Грека, Стоглава, Требника Филарета, а также и положения из множества других книг, древних рукописей, российских, сербских, греческих и прочих, которые он сам видел. Затем, чтобы оправ дать прилагательное «истинный» в отношении к Святому Духу в Символе веры, он сослался на все книги первых пяти московских патриархов, на патриархов сербских, болгарских, молдавских, валашских, моравских, на иерархов острожских, киевских, на Евангелие, на отцов церкви, на Дионисия Ареопагита, на Большой Катехизис, на Пролог; это были труды, которым он всецело отдавал предпочтение перед рукописями, ему противополагаемыми; ведь все эти источники, он их внимательно прочел и изучил! В одной рукописи есть «Господь», но нет «истинный», в другой «истинный», но нет слова «Господь», и даже в одной нет ни слов «Господь», ни «истинный», но только «и в Духа Святаго животворящаго». Как верить столь различным символам? Где тут истина? Он назвал еще одну икону из Успенского собора, на которой был написан Символ веры. Он указывал на те же самые расхождения относительно буквы «а» между «рожденным», «несотворенным» – это «а», – говорил он, – вонзенное св. отцами, подобно острию, в скверное сердце Ария; говорил он и о том, что надо читать «несть конца». Наконец, по этому поводу он излагал свое объяснение числа 666 из Апокалипсиса; через шестьсот лет после отступничества римлян малороссы изменили Символ веры, приняли «не будет конца» и исхождение Святого Духа от Сына. Кроме того, один униатский епископ, по имени Мелетий Смотрицкий, уничтожил слово «истинный»; шестьдесят лет спустя здесь, в Великой Руси, Никон, наученный еретиком Арсением, принялся за Символ веры и ниспроверг все догматы; вышло шесть новых Служебников – и все они противоречат друг другу! «А по шести летех что явится, не вем, – время бо открывает. И о сей тайне сокровенной аще вам даст Бог инако разсудити добре: буди, и аз, убогий и невежда, повинуся вам. Ныне же тако сердцем в правду верую и усты исповедую по вышеписаных свидетельством святых книг»[1354].

Его ответы нисколько не походили на оскорбительный памфлет. Это было рассудительное изложение своих убеждений, глубоко продуманное и основанное на авторитетных источниках, без риторических тонкостей, без грубых формулировок, плод деятельности необычайно уравновешенного разума. От его работы веяло не только искренностью, она отражала глубокое волнение верующих перед реформами, которые казалось, извратили веру, перед расколом, который последовал затем, перед предсказаниями Апокалипсиса, которые, по-видимому, точно относились к настоящему времени. Однако все это убедительное изложение его взглядов на новшества Никона и весь пыл его религиозных убеждений не привели ни к чему[1355].

После того как 11-го дело Федора было окончено, перед собором, очевидно 12-го в субботу, предстал Аввакум. Его привезли накануне из монастыря св. Пафнутия Боровского, посадив на плохонькую лошаденку. Весь путь по распутице он совершил без остановок. Без того уже изможденный сидением на цепи в продолжение двух месяцев, он прибыл в Москву полуживой. Утром его ввели в церковь, где происходило заседание собора. Его начали допрашивать, и он стал отвечать. Но после одного его резкого ответа, переданного Козмой, уже невозможно было даже предположить, что он изменит свои твердые взгляды. Приговор был быстро вынесен[1356].