Протопоп Аввакум и начало Раскола

Но на соборе царь отрекся от Аввакума. Ночью с 4 на 5 августа его с его соузниками снова привезли в Москву, на подворье Николо-Угрешского монастыря на Покровке, близ Ильинских ворот Китай-города. Там их передали трем архимандритам, тому же самому Сергию Ярославскому, Иосифу Хутынскому из монастыря близ Новгорода и Филарету Владимирскому[1435]. Этот последний был родом из области, давшей Руси великих подвижников благочестия. Он родился в окрестности монастыря св. Макария, там, будучи юношей, он принял монашество; в 1658 году он заступил место Илариона в Печерском монастыре в Нижнем Новгороде, затем был назначен в ноябре 1659 года архимандритом в Рождественский монастырь во Владимир, где он и принимал восточных патриархов, направлявшихся в Москву, и снискал их благоволение[1436]. Он сделался, может быть по убеждению, а может быть из-за честолюбия, ярым противником старой веры. На этот раз дело шло о некоторого рода официальном собеседовании, касавшемся спорных вопросов: настаивали, чтобы узники подписались под особой бумагой, после чего им обещали свободу. Собеседование было прервано, но затем продолжено. В конце концов Аввакум передал допрашивавшим «сказку», написанную его рукой[1437], без сомнения, совершенно отличную от той, которую у него требовали. Лазарь и Епифаний сказали, что у них уже взяли «сказки» об их правоверии; первый из них, очевидно, подразумевал под «сказкой» свою челобитную; второй – свиток, переданный Трофимовым.

Тогда на них стали напирать еще настойчивее, еще чаще увещать. Ночью 8 августа к ним опять пришел Башмаков. 10 августа пришел еще какой-то архимандрит и Артамон Матвеев. В особенности донимали Аввакума. Все они повторяли слова царя: «Протопоп, ведаю-де я твое чистое и непорочное и богоподражательное житие, прошу-де твоево благословения и с царицею и с чады, – помолися о нас!» «Пожалуй-де послушай меня: соединись со вселенскими теми, хотя небольшим чем!» Аввакум, растроганный, плакал, но отвечал: «Аще и умрети ми Бог изволит, с отступниками не соединяюся. Ты, реку, мой царь (…) Я, реку, не сведу рук с высоты небесныя, дондеже Бог тебя отдаст мне!»[1438]

11 августа, уже в Чудовом монастыре, Павел Крутицкий и Иларион Рязанский, старый друг его детских лет, снова принялись его увещать. 11 августа архимандрит Чудова монастыря Иоаким тоже пришел к нему.

22 августа Артамон пустил в ход добрые чувства, и слезу, и угрозы: над последним Аввакум смеялся. 23 августа Артамон снова вернулся к Аввакуму в сопровождении нового лица, известного киевского монаха «философа», Симеона Полоцкого. Они оба повторили свое посещение 24 августа. Оба эти поклонника современного Запада – первый по преимуществу из-за материальных благ, другой из-за своих богословских знаний и стихотворений – были менее всего способны понять душевное состояние такого человека, каким был Аввакум. С Иларионом, сыном попа, с Павлом, бывшим протопопом, все было общее, исключая богословские разногласия. С Симеоном же даже самый язык был чуждым. Это были два противоположных мира, которые тут столкнулись. Однако свидание, благодаря красноречию и диалектике Симеона, было все же продолжительным. Через некоторое время он подытожил следующим образом свое впечатление: «Столь острый ум! Но, к сожалению, какое бесконечное упорство! И какое невежество в отношении научных знаний!» Аввакум же ответил на это суждение «учителя» чисто мужицкой манерой: он плюнул на пол и сказал: «Сердит я есмь на диявола, воюющаго в вас, понеже со дияволом исповедуеши едину веру и глаголеши, яко Христос царствует несовершенно, равно со дияволом и со еллины исповедуеши во своей вере» (это относилось к словам «несть конца» вместо новой формулировки «не будет конца»). Артамон тоже много говорил и приводил новые доводы, близкие ему как военному: «Смотри, как бы тебя не казнили, если будешь упорствовать!» Аввакум на это ответил: «Смерть мужу покой есть, смерть грехом опона, не грози мне смертию; не боюсь телесныя смерти, но разве смерти греховныя». Тогда Артамон перешел на кротость: «Что, стар, сказать государю?» – «Скажи ему мир и спасение и телесное здравие!» Затем Артамон, пораженный таким спокойствием и величием, низко поклонившись Аввакуму, удалился, очевидно, уже после Симеона. Аввакум думал, что он был искренне тронут, может быть, даже потрясен. Он захотел заронить в его душу несколько слов, способных умиротворить ее, и сказал: «Ты ищешь в словопрении высокие науки, а я прошу у Христа моего поклонами и слезами: и мне кое общение, яко свету со тмою, или яко Христу с велиаром». Но Артамон ограничился тем, что пробормотал сквозь зубы: «Нам-де с тобою не сообщно»[1439].

Другие узники были объектом таких же уговоров[1440], не менее тщетных. К Лазарю и Епифанию посадили еще двух: Никифора и Федора.