Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

Власти были осведомлены как о тонкостях карательной прак­тики, так и о сбоях в её осуществлении. Например, 12 января 1922 г. Сиббюро ЦК рассмотрело «дело Левченко, бывшего чле­на Омгубревтрибунала, допустившего небрежность при расст­реле одного осуждённого, следствием чего оказалось, что осуждённый остался живым», постановив исключить его из РКП(б), а дело передать в ревтрибунал12. Расстрелы производи­лись не только в подвалах губчека, но и в укромных местах на ок­раинах городов — как правило, ночью. Иногда во время конвои­рования осуждённым удавалось бежать. Отмечались и другие случаи, по оценке властей, чекистской «халатности» во время ис­полнения приговоров. Осуждённый в июне 1920 г. Алтайской губ­чека к высшей мере за контрреволюционные действия при белой власти Т. И. Морозов (он же В. М. Колпаков) во время расстрела получил только ранение и, лишившись сознания, упал в ров. Придя в себя, он выбрался из общей могилы и затем успешно скрывался от властей в течение пяти лет (о том, как следует поступить с об­наруженным Морозовым–Колпаковым, сибирская прокуратура в 1925 г. запрашивала вышестоящие власти).

Случаи грубых нарушений законности при исполнении приговоров отмечались и на Северном Кавказе в 1923 г., о чём свидетельствует рассмотрение в партийных контрольных инстанциях дела А. Н. Про­нина, с 1919 г. работавшего в ЧК–ГПУ, а с 1922 г. подвизавшегося в ревтрибуналах. В 1923 г. Пронин, будучи членом воентрибунала Терской области Северо–Кавказского военокруга, был осуждён «за допущение расстрела и зарытия живыми до постановления заранее» (формулировка хоть и косноязычная, но всё же весьма красноречи­вая –А. Т.). Эта оплошность в глазах начальства выглядела пустяком: в декабре 1924 г. Пронин отбыл во Владивосток на должность по­мощника прокурора, а в следующем году был назначен юрискон­сультом Амурского губотдела полпредства ОГПУ по Дальне–Восточному краю".

Все смертные приговоры, вынесенные судебными органами, могли быть обжалованы в вышестоящие инстанции. Однако случа­лось, что кассационные жалобы и прошения о помиловании специ­ально не пропускались. Так было в ходе вспышки террора осени 1934 г., когда под предлогом борьбы с «контрреволюционным са­ботажем хлебозаготовок» секретарь Запсибкрайкома ВКП(б) Ро­берт Эйхе получил от Политбюро ЦК ВКП(б) право лично утверждать приговоры о высшей мере наказания, подлежавшие затем немед­ленному исполнению. Тогда произошёл скандальный случай с неза­конным расстрелом алтайского колхозника Н. В. Лебина, осуждён­ного выездной сессией краевого суда к высшей мере наказания с заменой на 10 лет заключения. Председатель крайсуда, не обра­тив внимания на формулировку о замене В М Н на лагерный срок, доложил секретарю крайкома о большой «социальной опасности» осуждённых по этому делу и получил от Эйхе санкцию на немедлен­ный расстрел.

Отвечать за этот недосмотр, вскрытый столичным прокурором, пришлось председателю Запсибкрайсуда В. А. Бранецкому–Эртмановичу, которого сняли с должности и отдали под суд. Запсибкрайком ВКП(б) постановил, что Бранецкий совершил свой проступок «в момент исключительно тяжёлой работы», — и ограничился стро­гим выговором. Судебное наказание тоже оказалось символичес­ким: общественное порицание с запретом занимать руководящие судебные должности в течение двух лет. Бранецкий устроился в Москве (в 1936 г.) заместителем директора Всесоюзной право­вой академии при ЦИК СССР, а затем работал в аппарате наркомюста СССР".

Задержанные и отменённые приговоры

Как заметил узник Бутырской тюрьмы В. X. Бруновский, большин­ство смертников в середине 1920–х гг. дожидались исполнения приго­вора довольно долго, нередко по несколько месяцев, ибо ОГПУ предлагало обречённому человеку рассказать всё, что могло инте­ресовать чекистов, любой компромат на любых людей. Выжав осуж­дённого «досуха», чекисты приводили приговор в исполнение. По­добная практика характерна и для начала 20–х годов в Сибири, и для второй половины 30–х в Москве и других регионах. Даже в период массового террора некоторые осуждённые высокопоставленные уз­ники получали отсрочку. Так, знаменитый чекист и коминтерновец Б. Н. Мельников был осуждён к расстрелу в ноябре 1937 г., но один из лидеров Коминтерна Д. 3. Мануильский официально попросил за­держать исполнение приговора, так как смертник «мог бы ещё пона­добиться». Мельников использовался как консультант по отделу международных связей Коминтерна (поскольку знал всю агентуру) и помогал руководить этим отделом прямо из камеры до июля 1938 г., когда надобность в его услугах отпала.