Читаем Процесс полностью

К этому разговору они больше не возвращались: К. не хотел первым о нем напоминать, а заместитель директора помалкивал, – но и никаких очевидных последствий тоже не было, по крайней мере пока. Так или иначе, этот случай не напугал К., и при первой же возможности, чувствуя в себе достаточно сил, он всякий раз шел к двери заместителя, надеясь зайти к нему или позвать его к себе. Не время было прятаться от него, как раньше. Он больше не надеялся на скорый и решительный успех, который разом освободил бы его от всех забот и восстановил бы его прежние отношения с заместителем директора. К. чувствовал, что сдаваться нельзя: стоит отступить, как того, вероятно, требуют обстоятельства, – и, возможно, уже никогда не удастся шагнуть вперед. Нельзя дать заместителю директора поверить, что К. спасовал, нельзя позволить ему успокоить себя этой уверенностью, его нужно выводить из равновесия, постоянно напоминая ему, что К. жив и, как всякий, кто еще в строю, может в один прекрасный день удивить своими новыми возможностями, каким бы безвредным он ни казался сегодня. Иногда К. признавался себе, что таким образом борется лишь за свою честь, потому что выгоды тут ждать не приходится: постоянно выдавая заместителю директора всю свою слабость, он лишь укрепляет того в осознании собственной мощи, дает ему возможность наблюдать и принимать меры в полном согласии с обстоятельствами. Но вести себя иначе К. не мог. Он постоянно обманывал себя: иногда у него возникала ложная уверенность, что именно сейчас он способен потягаться с заместителем директора, и никакой неудачный опыт ничему его не учил; провалив десять попыток, он рассчитывал на успех одиннадцатой, хотя всякий раз дело принимало дурной для него оборот. После каждой такой встречи, весь разбитый, потный, опустошенный, он не понимал, что заставляет его лезть на рожон – отчаяние или надежда. Но в следующий раз лишь одна надежда влекла его к двери заместителя.

Так было и сегодня. Заместитель директора зашел в кабинет, остановился у двери, протер, по недавно приобретенной привычке, пенсне, остановил взгляд на К., затем, чтобы не засматриваться на него слишком уж откровенно, оглядел весь кабинет. Он словно использовал эту возможность для проверки зрения. К. выдержал его взгляд, даже слегка улыбнулся и предложил ему сесть. Придвинувшись со своим креслом как можно ближе к заместителю, К. достал необходимые бумаги и начал свой доклад. Поначалу казалось, что заместитель совсем не слушает. На письменном столе К. столешницу обрамлял низкий резной бортик: искусный столяр, изготовивший стол, закрепил его прочно. Но директор, казалось, заметил в одном месте зазор и попытался подцепить бортик указательным пальцем. Тут К. хотел прервать доклад, но заместитель директора велел продолжать – он, мол, все слышит и запоминает. Но поскольку К. не сумел с ходу выдавить из себя ничего дельного, бортик удостоился дальнейшего особого внимания: заместитель вынул перочинный нож и стал орудовать линейкой К., словно рычагом, все еще пытаясь поддеть бортик, – видимо, с тем, чтобы потом плотнее пригнать его к столешнице.

В свой доклад К. включил одно весьма новаторское предложение, которое, как он рассчитывал, должно было произвести впечатление на заместителя директора. Переходя теперь к этому предложению, он уже не мог остановиться – захваченный то ли рабочим пылом, то ли еще более редким чувством, что он все еще что-то значит в банке и что его идеи способны это подтвердить. А ведь такая стратегия отлично подходит не только для банка, но и для процесса, думал К., – возможно, этот способ защиты даже действеннее всего прочего, что он уже пробовал или планировал. Увлеченный речью, он не успевал отвлекать заместителя от бортика, лишь пару раз, читая с листа, как бы успокаивающе похлопал по нему свободной рукой, чтобы показать, что никакого изъяна не видит, а если его и удастся найти, сейчас важнее – и к тому же приличнее – прислушаться, чем пытаться исправить бортик. Но заместитель директора, как это часто бывает с людьми умственного труда, увлекся ручной работой; он уже отделил часть бортика от стола и теперь вставлял миниатюрные колонны в предназначенные для них отверстия. Это оказалось сложнее, чем их вытащить. Заместителю директора пришлось встать и обеими руками придавить бортик к столешнице. Он давил изо всех сил, но у него ничего не выходило. К., то и дело переходивший от свободного изложения к чтению, не сразу заметил, что заместитель встал с кресла. Стараясь не терять из виду возню заместителя, он подумал было, что перемена позы как-то связана с докладом; сам К. тоже встал, и, указывая пальцем на одну из цифр, протянул заместителю лист, с которого читал. Тот, однако, как раз понял, что руками с бортиком не сладить, и попытался придавить его всем своим весом. На этот раз у него все получилось: колонны со скрипом вошли в отверстия, но одна из них надломилась, а тонкие перильца треснули.

– Дерево трухлявое, – в сердцах сказал заместитель и устало слез со стола.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альпина. Антиутопии

Процесс
Процесс

Роман о последнем годе жизни Йозефа К., увязшего в жерновах тупой и безжалостной судебной машины, – нелицеприятный портрет бюрократии, знакомой читателям XXI века не хуже, чем современникам Франца Кафки, и метафора монотонной человеческой жизни без радости, любви и смысла. Банковского управляющего К. судят, но непонятно за что. Герой не в силах добиться справедливости, не отличает манипуляции от душевной теплоты, а добросовестность – от произвола чиновников, и до последнего вздоха принимает свое абсурдное состояние как должное. Новый перевод «Процесса», выполненный Леонидом Бершидским, дополнен фрагментами черновиков Франца Кафки, ранее не публиковавшимися в составе романа. Он заново выстраивает хронологию несчастий К. и виртуозно передает интонацию оригинального текста: «негладкий, иногда слишком формальный, чуть застенчивый немецкий гениального пражского еврея».

Франц Кафка

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века