Процесс

Они шли в гору переулками, по которым прохаживались – то вдалеке, то совсем близко – полицейские. Один, с пышными усами, положил руку на эфес доверенной ему государством сабли и, казалось, нарочно подошел поближе к их довольно подозрительной компании.

– Государство предлагает мне помощь, – прошептал К. на ухо одному из конвоиров. – Как будто процесс прошел за пределами государственной юрисдикции.

Может, еще придется этих господ защищать от государства, подумал он.

Конвоиры споткнулись, полицейский, казалось, собрался открыть рот, но тут К. с силой потащили дальше. Несколько раз он осторожно оборачивался, чтобы посмотреть, не идет ли полицейский за ними. Но когда они свернули за угол, К. пустился бежать, так что конвоиры вынуждены были тоже, несмотря на одышку, перейти на бег. Так они вскоре оказались за городской чертой. С этой стороны за городом почти без перехода начинались поля. Рядом с одним из последних городских домов обнаружился небольшой карьер, пустынный и заброшенный. Здесь конвоиры остановились – потому ли, что с самого начала путь их лежал сюда, потому ли, что слишком устали, чтобы бежать дальше. К. отпустили, и он молча ждал, пока они, сняв цилиндры и вытирая вспотевшие лбы платками, осматривались в карьере. Кругом разливался лунный свет с природным спокойствием, не свойственным никакому другому свету.

После обмена любезностями о том, кому выполнять следующее задание, – похоже, они получили одно на двоих, – один из конвоиров подошел к К. и снял с него пиджак, жилет и, наконец, рубашку. К. непроизвольно содрогнулся, и конвоир успокаивающе похлопал его по спине. Затем аккуратно сложил одежду, словно она должна была еще понадобиться, пусть и не прямо сейчас. Чтобы К. не стоял неподвижно на ночном холоде, конвоир взял его под руку и прошелся с ним взад-вперед, пока второй осматривал карьер в поисках подходящего места. Найдя, махнул рукой, и другой конвоир подвел к нему К. У самой стены карьера лежал отколотый камень. Конвоиры усадили К. на землю, прислонили к камню, а голову закинули назад. Хотя они очень старались, а К. им совсем не препятствовал, поза получилась неестественной и подозрительной, так что один конвоир попросил другого не вмешиваться и сам занялся делом. Но и так вышло не лучше. Наконец они оставили К. не в самой лучшей позе из тех, что перепробовали. Один из конвоиров распахнул сюртук и вынул из ножен, висевших на застегнутом поверх жилета ремне, длинный, тонкий, заточенный с обеих сторон мясницкий нож, поднял его к свету и попробовал лезвие пальцем. Снова начались отвратительные любезности – первый передал нож второму через голову К., тот, тоже через голову К., вернул.

К. понял со всей ясностью, что его обязанность – самому схватить нож, проплывающий у него над головой от одного конвоира к другому, и вонзить в себя. Но вместо этого он вертел свободной пока головой, оглядываясь по сторонам. Он не мог себя заставить сделать за чиновников всю работу; пусть за эту последнюю ошибку отвечает тот, кто лишил его необходимых сил. Его взгляд остановился на верхнем этаже дома над карьером. Мигнул свет, распахнулись оконные створки, какой-то худой, слабый человек там, вдали, в высоте, высунулся далеко из окна и еще вытянул перед собой руки. Кто он? Друг? Добрый человек? Участвует в действе? Предлагает помощь? Он один? Или, может быть, все заодно? Можно ли еще помочь? Найти возражения, о которых забыли? Ведь наверняка они есть! Пусть логика несокрушима, но человеку, который хочет жить, не может противостоять и она. Где здесь судья? Ведь он ни разу его не видел! Где высший суд, до которого он так и не дошел? Я[2] поднял руки вверх и расставил пальцы.

Но руки одного конвоира легли на горло К., а второй воткнул нож ему в сердце и повернул дважды. Туманящимся взором К. увидел совсем близко перед собой, как оба они, щека к щеке, ждут развязки.

– Как собака! – сказал он.

Последним чувством в его жизни был стыд. Даже в минуту смерти некуда деться от стыда. Стыд. И стыд этот, видимо, должен был его пережить.

Страницы черновика романа «Процесс»