Процесс

Он тут же встал и с любопытством посмотрел на них.

– Вы ведь по мою душу? – спросил он.

Визитеры кивнули, и один указал на другого рукой, в которой держал цилиндр. Не такие гости должны были явиться, подумалось К. Он подошел к окну – снова взглянуть на темную улицу. Окна на другой стороне были по большей части темны, а многие и занавешены. В освещенном зарешеченном окне на нижнем этаже двое совсем маленьких детей играли в ладушки, не умея еще слезть со своих стульчиков.

«Прислали за мной каких-то старых актеров из массовки, – подумал К. и оглянулся, чтобы еще раз в этом убедиться. – Хотят со мной разделаться, не сильно потратившись». Он вдруг резко развернулся к ним и спросил:

– Вы из какого театра?

– Театра? – один из визитеров – у него дергались уголки рта – недоуменно повернулся к другому, а тот напрягся, словно немой, силящийся выдавить из себя слова.

– Вы явно не готовились отвечать на вопросы, – сказал К. и пошел за шляпой.

Уже на лестнице визитеры хотели было схватить его, но К. сказал:

– Давайте на улице, я же не болен.

Они все же взяли его в тиски перед самой дверью. Так крепко его держали впервые. Плотно стиснув К. плечами, они, не сгибая локтей, прижали его руки к бокам, а кисти сдавили каким-то особым, натренированным захватом, исключавшим всякое сопротивление. Зажатый между ними, К. шел, вытянувшись по струнке. Втроем они составляли единое целое: если бы кто-нибудь сбил с ног одного, повалились бы все трое. Разве что неодушевленные предметы могут так сливаться воедино.

Проходя под фонарями, К. пытался, хоть это было и непросто в таких тисках, получше рассмотреть своих конвоиров: в полутемной комнате ему это толком не удалось. Теноры, не иначе, догадался он по тяжелым двойным подбородкам. И с отвращением приметил, какие у них чисто умытые лица. Он так и видел заботливую руку, тщательно протирающую уголки глаз, смахивающую влагу с верхней губы, выскребающую складки под подбородком. Брови у них были словно наклеены и двигались вверх-вниз, не в такт шагам.

Рассмотрев их, К. остановился, так что остановились и они – на краю безлюдного сквера.

– Ну почему прислали именно вас! – скорее воскликнул, чем спросил он.

Конвоиры, казалось, не знали ответа, они просто ждали, опустив свободные руки, как санитары ждут, чтобы пациент успокоился.

– Дальше не пойду, – наудачу сказал К.

На это конвоирам отвечать не понадобилось – они лишь, не ослабляя хватки, попытались сдвинуть К. с места. Он сопротивлялся. «Ни к чему больше экономить силы, лягу тут костьми, – подумал он. Ему представилась муха, пытающаяся ценой оторванных лапок отцепиться от клейкой бумаги. – Да, этим господам придется непросто».

Тут он увидел, как из расположенного под горкой переулка поднимается по лестнице в сквер г-жа Бюрстнер. Он не был уверен, что это она, хотя сходство казалось сильным. Впрочем, К. было все равно, действительно ли он видит именно г-жу Бюрстнер; он вдруг осознал всю бессмысленность сопротивления. Нет ничего героического в том, чтобы упираться, усложнять конвоирам работу, искать наслаждение в последних проблесках жизни. Он шагнул вперед, и часть того удовольствия, которое это доставило конвоирам, передалась и ему. Они не мешали ему задавать направление, а он шел следом за девушкой – не потому, что хотел догнать ее, и не ради возможности подольше на нее посмотреть, а чтобы не забыть то, что открылось ему при ее появлении. «Единственное, что я могу теперь сделать, – говорил он себе, в подтверждение своих мыслей шагая в ногу с конвоирами, – единственное, что я могу, – это сохранять до конца ясную голову. Вечно я хотел все взять в свои руки – ради чего, собственно? Это было неправильно, стоит ли сейчас показывать, что даже растянувшийся на год процесс ничему меня не научил? Стоит ли выставлять напоказ свою непонятливость? Стоит ли давать повод для упреков, что в начале процесса я хотел его закончить, а в конце – начать его снова? Не хочу, чтобы обо мне так говорили. Я благодарен за то, что на этом пути приставлены ко мне эти два полунемых тупицы и что у меня есть возможность сказать нечто важное себе самому».

Тем временем девушка свернула в переулок, но К. уже мог без нее обойтись, а потому сдался на милость конвоиров. В полном согласии троица вступила на освещенный луной мост. Каждое движение К. конвоиры теперь с готовностью повторяли, а когда он чуть повернулся к перилам, повернулись с ним и они – как единое целое. Сверкая и дрожа в лунном свете, вода огибала островок, окутанный пышной зеленью деревьев и кустов. Вдоль посыпанных гравием тропинок, невидимых сейчас с моста, прятались скамейки, на которых К. раньше любил понежиться летом.

– Да я ведь не хотел останавливаться, – сказал он конвоирам, пристыженный их деликатностью.

Ему показалось, что один из них за его спиной тихо упрекнул другого за недоразумение с остановкой, и они двинулись дальше.