Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

Возможно, разумеется, что во всех известных мне случаях ни о какой невиновности не могло быть и речи. Но разве это правдоподобно? Сколько случаев — и ни одного невиновного? Уже ребенком я прислушивался к рассказам

отца, когда он дома говорил о процессах, да и судьи, бывавшие у него в ателье, рассказывали о суде; в нашем кругу вообще ни о чем другом не говорят.

А как только мне представилась возможность посещать суд, я всегда пользовался ею, слушал бесчисленные процессы на самых важных этапах и следил за

ними, поскольку это было возможно; и должен сказать вам прямо — ни одного полного оправдания я ни разу не слышал.

— Значит, ни одного оправдания, — повторил К., словно обращаясь к себе

и к своим надеждам. — Но это только подтверждает мнение, которое я составил

процесс

119

себе об этом суде. Значит, и с этой стороны суд бесполезен. Один палач вполне

мог бы его заменить.

— Нельзя же так обобщать, — недовольным голосом сказал художник. —

Ведь я говорил только о своем личном опыте.

— Этого достаточно, — сказал К. — Разве вы слыхали, что в прежнее время кого-то оправдывали?

— Говорят, что такие случаи оправдания бывали, — сказал художник. —

Но установить это сейчас очень трудно. Ведь окончательные решения суда не

публикуются, даже судьям доступ к ним закрыт, поэтому о старых судебных

процессах сохранились только легенды. Правда, в большинстве из них говорится о полных оправданиях, в них можно верить, но доказать ничего нельзя. Однако и пренебрегать ими не следует, какая-то крупица истины в них, безусловно, есть, и, потом, они так прекрасны! Я сам написал несколько картин на основании этих легенд.

— Легендами мое мнение не изменишь, — сказал К., — да и перед судом

ни на какие легенды, вероятно, сослаться нельзя.

Художник рассмеялся.

— Ну конечно, нельзя, — сказал он.

— Значит, и говорить об этом бесполезно, — сказал К., решив покамест выслушать все соображения художника, хотя они казались ему малоубедительны-ми и противоречили другим сведениям. Да ему было и некогда проверять прав-дивость всех рассказов художника и тем более возражать ему; будет уже величай-шим достижением, если он заставит художника помочь ему хоть в чем-то, пусть

и не в самом важном. Поэтому он только сказал: — Давайте оставим разговор

о полном оправдании. Вы как будто упомянули еще о двух других возможностях.

— Да, о мнимом оправдании и о волоките. Только о них и может идти

речь, — сказал художник. — Но прежде чем об этом говорить, вы, может быть, снимете пиджак? Вам, наверно, жарко?

— Да, — сказал К. До этой минуты он ни о чем другом, кроме объяснений

художника, не думал, но при одном упоминании о жаре у него на лбу выступили крупные капли пота. — Жара тут невыносимая.

Художник кивнул, словно сочувствуя неприятным ощущениям К.

— Нельзя ли открыть окно? — спросил К.

— Нельзя, — сказал художник, — стекло вставлено намертво, оно не открывается.

Только тут К. понял, как он все время надеялся, что один из них — художник или он сам — вдруг подойдет к окну и распахнет его настежь. Он был

даже готов вдыхать туман всей грудью. У него кружилась голова от ощущения

полного отсутствия воздуха. Он шлепнул рукой по перине, лежавшей рядом, и слабым голосом сказал:

— Но ведь это неудобно и вредно.

— О нет! — сказал художник, словно защищая такое устройство окна. —

Благодаря тому, что оно не открывается, это простое стекло лучше держит

120

ф. кафка

тепло, чем двойные рамы. А если мне захочется проветрить — правда, это не

очень нужно, тут через все щели идет воздух, — то можно открыть дверь или

даже обе двери.

Это объяснение немного успокоило К., и он оглянулся, ища вторую дверь.

Заметив это, художник сказал:

— Она за вами, пришлось ее заставить кроватью.

Только тут К. увидел в стене за кроватью маленькую дверцу.

— Да, помещение для ателье маловато, — заметил художник, словно опе-режая упрек К. — Пришлось как-то устраиваться. Конечно, кровать стоит

очень неудобно, у самой двери. Вот, например, тот судья, которого я сейчас

пишу, всегда приходит через эту дверь у кровати, я ему и ключ от нее выдал, чтобы в мое отсутствие он мог подождать меня тут, в ателье. Но обычно он

является ранним утром, когда я еще сплю. Ну и, конечно, как бы крепко я ни

спал, он меня будит, открывая дверь около самой кровати. У вас пропало бы

всякое уважение к судьям, если бы вы слышали, какими ругательствами я его

осыпаю, когда он рано утром перелезает через мою кровать. Конечно, я мог бы

отнять у него ключ, но тогда будет еще хуже. Тут любую дверь можно сорвать

с петель без малейшего усилия.

Пока он это говорил, К. обдумывал, не снять ли ему и вправду пиджак, и в конце концов решил, что, если он этого не сделает, он никак не сможет

высидеть тут ни минутой дольше. Поэтому он снял пиджак и положил его

к себе на колени, чтобы сразу его надеть, как только кончатся переговоры.

Но не успел он снять пиджак, как одна из девочек закричала:

— Он уже пиджак снял!

Слышно было, как они, толкаясь, приникли ко всем щелям, чтобы погла-зеть на это зрелище.

— Девочки решили, что я вас сейчас буду писать, — сказал художник, —

для того вы и раздеваетесь.