Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

Демократизация в России началась в конце 80-х гг. под руководством тогда ещё советского лидера Михаила Горбачёва и переросла в первую серьёзную попытку такого рода во всей многовековой истории России. Уже к 1991 г. она привела к созданию отдельных, но существенных компонентов демократической системы — всенародно избранного парламента, президента и вице-президента, независимого конституционного суда и Генерального прокурора, относительно свободной прессы и выборных законодательных органов на местах.

К 21 сентября 1993 г. Ельциным были прекращены, постоянно или временно, полномочия того самого парламента, вице-президента, Суда и Генерального прокурора; наложен запрет на все парламентские публикации; введена цензура на общенациональных телевизионных каналах. Перед местными органами власти, не согласными с общей линией, замаячила угроза роспуска, а в Москву оказались подтянуты вооружённые силы безопасности. Иными словами, задолго до того, как 3 октября разгневанные сторонники парламента пошли на бессмысленный штурм телецентра, в Москве уже не было демократии, и у провинции немного оставалось шансов.

И администрация Клинтона, и все средства массовой информации США безоговорочно поддержали действия Ельцина, заявив, что они служат делу углубления демократии в России. Защищая Ельцина, два известных американских журналиста, один из которых считается специалистом по России, даже попытались реанимировать циничную поговорку сталинских времен: «Нельзя приготовить омлета, не разбив яиц». Видимо, придётся подчеркивать снова и снова, что история XX века, в особенности, русская история, если чему-то и учит, так именно тому, что даже самая демократическая цель не может оправдать плохих методов, после которых остаются груды разбитых яиц, то есть надежд и жизней.

И как можно быть уверенным, что Ельцин сдержит своё обещание провести в ближайшем будущем справедливые парламентские и президентские выборы? Ведь это потребует от него, как минимум:

• отказаться от своих слов о том, что все депутаты, не перешедшие на его сторону во время кризиса, являются членами «кровавого фашистско-коммунистического» заговора, — слов, прозвучавших зловещим эхом сталинского террора 30-х гг., выросшего из обвинений в «правотроцкистском заговоре»;

• освободить из тюрьмы политических оппонентов;

• отменить запрет на деятельность оппозиционных партий и движений, включая крупнейшую в России коммунистическую партию;

• прекратить преследование его многочисленных противников и критиков по всей стране;

• снять ранее введённые запреты в отношении средств массовой информации;

• предоставить оппонентам свободный доступ к национальному телевидению, откуда почти 90% российских избирателей черпают информацию (то, чего он не сделал в апреле 1993 г., перед референдумом, и теперь, во время противостояния с парламентом);

• позаботиться о том, чтобы новый закон о выборах, над проектом которого работает назначенная им комиссия, был максимально справедливым;

• восстановить Конституционный суд в той форме, чтобы он являлся хотя бы минимальной гарантией соблюдения закона в ходе избирательной кампании.

Но даже если Ельцину удастся соблюсти весь этот политический этикет, ему явно не свойственный, что он будет делать, когда власти на местах, настроенные в подавляющем большинстве оппозиционно его сентябрьскому конституционному перевороту, откажутся проводить новые выборы и выполнять его указы на своей территории? Это сценарий новой гражданской войны и дальнейшего распада ядерной России. Политический раскол в армии только усугубляет картину.

Втянув армию и другие силовые структуры в свой конфликт с парламентом, Ельцин фактически сделал их судьями, определяющими политическую судьбу России. Интересно, как он собирается уменьшать эту роль, сводить её до задач, выполняемых армией в демократическом обществе? И, учитывая специфический американский интерес, собирается ли он сокращать и без того большую роль армии в российской внешней политике?

Зачем вообще надо было подвергать едва оперившуюся российскую демократию такому большому риску? С точки зрения Ельцина, парламент, ставший средоточием реакционеров-коммунистов и фашиствующих националистов, представлял собой непреодолимое препятствие на пути рыночных и демократических реформ и являлся причиной всё углубляющегося кризиса. Это обвинение привычно подхватила американская пресса, в большинстве своём не только ничего не знающая про этот российский парламент, но и путающая его с советским аналогом образца 1989 г. Но даже если этот парламент был так плох, как утверждает Ельцин, неужели то, что он сделал, было лучше? Почему нельзя было просто подождать до 1995 г., когда срок полномочий этого парламента подойдёт к законному концу?