Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера

Я взмыл и завис на высоте метров сорока, включил режим бесшумной работы винта. С такой высоты пылевой смог над островом затруднял обзор, я приблизил дрона к идущей группе из нескольких человек. Установил дрону режим скрытного следования на высоте пяти метров и сигнал его скана на экране в шлеме перевёл в режим выделения контуров. Включил фокусатор звуков. Ожидал я увидеть отделение Селезня, возвращавшееся с поиска обрыва телефонного кабеля, а увидел… Донгуана. Жеребец ржал и трахал на ходу «творение рук моих». Кобылу нёс Лебедько. Следом плелись Чон Ли, Комиссаров и Крашевский. Во главе гуська определил Селезня, замыкали процессию разведчики. Шли от «миски» к водокачке.

Прапорщик нёс скульптуру на плечах, согнувшись в три погибели. Ему натирало в зпгривке стеклянной кобыльей шеей, потому он, свернув голову набок щекой к плечу, видел только свои ноги и следы Селезня, по которым и ориентировался. Время от времени скульптура копытами зарывалась в песок, и тогда Донгуан, всхрапывая, наваливался с заду всем своим корпусом тяжеловеса. Лебедько, ойкнув, пятился чуть назад — вытаскивал копыта. Донгуан, оставаясь на дыбах, запаздывал за ним, отставал, ржал недовольно. Тогда прапорщик, крякнув, приостанавливался — давал тем самым жеребцу нагнать. Тот на дыбах, догоняя, вышагивал на задних ногах, виляя своим задом, подметая под собою хвостом песок. Догонит и снова навалится на кобылу. Семенивший рядом китаец сноровисто помогал жеребцу совершить соитие — заправлял что надо во что надо.

Лебедько ворчал и ругался. Косил от плеча глазом — высматривал, чтобы не наступить на мутно-серые «сопли», падавшие с языка кобылы.

— Ефрейтор! — позвал он. — Я тебе приказал промыть Заю!

— Я собрался, было, после ужина. Шланг, помните, товарищ прапорщик, у вас в каптёрке взял, а пришёл к вагону, — Донгуан спит, Зая чиста, как стёклышко. Кто-то уже промыл. И затычка из картошины с языка пропала.

— И в жопу ей надо-бы затычку.

— Наш Донгуан — половой гигант, каких поискать, — подал голос Крашевский.

— Какой производитель пропадёт, — согласился с лейтенантом Комиссаров.

Лебедько поскользнулся. Да так, что кобыльи ноги по колено ушли в песок и морда по глаза зарылась. Донгуан, окаменев на дыбах, не всхрапнул, а заржал трубно. Прапорщик же не ойкнул, не крякнул, а застонал сдавленно: «Зашиб, падла». Прошёл вперёд, стеная и ругаясь матом, остановился от жеребца поодаль и выпрямился, опустив по спине зад скульптуры в песок. Стоял и неистово тёр себе затылок.

— А чтоб ты сдох, гад! Не угомонишься, я тебя в зад вытрахаю, как ты Заю, бедную!

Донгуан упал на передние ноги, затих и застыл без движений

Крашевский и Комиссаров взяли его под уздцы, понукали, но бесполезно.

— Отойдите, — отстранил их Чон Ли. Обошёл жеребца кругом и в прыжке заехал с обеих ног ему под хвост.

Донгуан взвился на дыбы и застыл памятником. На передние ноги падал со стоном, будто человеческим. С места, как не тянули под уздцы уже вчетвером, шага не ступил.

— Сделали ишаком, теперь он хрона стронется, — высказал опасение Селезень.

— Ладно, скотина! На, иди, всади! — Силыч присел под брюхо скульптуры, взял на спину и развернулся, призывно приподняв кобылий круп.

Но Донгуан оставался памятником.

— Теперь у него не стоит, — заметил скорбно Комиссаров.

— Неужели! — поразился прапорщик.

— Ефрейтор, оботри зад Заи от песка — жеребец брезгует, — приказал Крашевский Селезню.

Селезень снял с себя тельняшку, но труд его пропал даром: Донгуан на вихляние и подвскидывания кобыльего крупа не реагировал. Лебедько, пятясь, поднёс коню поближе под морду. Согнувшись до земли, за лошадиные ноги сдвинул у себя по спине скульптуру назад-вверх — упёр кобылий зад жеребцу в храпаку. Тот ронял с губ пену и бездействовал — оставался стоять памятником.

— Ой, что с тобой, — позлорадствовал прапорщик

Донгуан отвернулся.

— Селезень, друг, — подскочил и ухватил ефрейтора за плечи Комиссаров, — лезь под жеребца, помастурбируй. Пропадёт производитель. Я бы сам, но мне он не дастся. И Чона не подпустит.

— Полоть на самых трудных участках — Селезень, уборка — Селезень, стирка — Селезень, посуду мыть — Селезень, полы драить — Селезень, на кладбище идти связь восстановить — Селезень, кобылу чистить — Селезень, чуть что — Селезень! Теперь ещё и коню дрочить! Да я здесь загнусь, костьми лягу, но…

— Остынь, — перебил истопник, поднял и всучил ефрейтору тельняшку, брошенную им в сердцах оземь. — Есть у меня средство.

Полез в пенал на поясе, достал и развернул тряпицу…

Скоро группа из офицеров, прапорщика, разведчиков, истопника и жеребца на кобыле продолжила путь.

— Чонка, что за порошок у тебя такой? — спросил Лебедько китайца. — Да он у мёртвого подымет… Ни как доишься, сушишь! Ну, ты гигант. Жаль оскомина закончилась, ягоду тебе и Донгуану одним бы скармливали. Да вы на пару столько порошка произвели бы, бизнес открыли: импотентов в ЗемМарии хватает. И почему молчал? Ребятки наши — царство им небесное — столько семени перевели. Потолок в бараке, помнишь, по утрам весь в «соплях» был.