Провал «миссии бин», или Записи капитана Вальтера

Уставший и остывший, я с тоской поглядывал на поверженных. Лошади встать боялись, буйволы лёжа засыпали. Донгуан один поднялся — ему, вожаку, валяться в пыли не пристало. Смотрел на меня пугливо, с укором и обидой, покачивал из стороны в сторону мордой с безобразно распухшими от моего торнадо-кика губами.

Хлопцы, выбежав из барака и кинувшись за мной вдогонку, по пути перехватили погонщиков шедших за сеном, и, завидев издалека как я расправляюсь с буйволами и лошадьми, принялись тех мутузить. Мужики, следом подоспевшие, еле вызволили. Остались приводить погонщиков в чувство, хлопцы, прибежав ко мне, глаза отводили: им небёнам было неловко — нокаутировали неспешных, рассудительных и пожилых русичей, настоящих крестьян.

Я сел на землю осмотреть пятку, вспоротою рогом буйвола. Подошёл Брут и поставил на землю рядом мои ботинки. Силыч присел осмотреть рану. Из подсумка достал ягодину, оторвал от клубня пузырь, вывернул наизнанку и, соскоблив ногтями «анютины глазки», скатал. Презерватив. Не отличишь, если бы не был таким прозрачным, а был цвета, например, персика, и исходил от него персиковый же аромат. Оно и от свежей, только что сорванной ягоды пахло гуталином, а от этой подвявшей несло, как из нужника. Оторвал Силыч кусочек от кожуры, вложил в «кольцо», и все это, помазав чем-то из пенала, приложил к ране. Приклеилось. Такую же операцию проделал и с пальцами на ногах, руках, коленях. Ботинки помог надеть. Краги связал и повесил мне на шею.

Не я вас уберегу, думал я о лошадях с буйволами, наблюдая за тем с каким энтузиазмом хлопцы помогали оклемавшимся погонщикам поднять упряжки, а то спасёт, что полеводы ещё с неделю-другую будут сыты батонами и флотскими макаронами. А там прикроют экспедицию, потому как нет в этот сезон оскомины, не родит оскоминица.

Костяшки на кулаках и коленках саднили, пятку жгло огнём, хотелось тушёнки.

Подвели начальника экспедиции. Не встав, сидя на песке, из-подо лба взирал я на Мацкевича.

Хрона ты забыл сразу отдать тушёнку, и письмо жены специально попридержал, чтобы мне всучить во время мёртвого часа, а самому без опаски искать оскоминицу на полях с посевами, не сомневался я.

Военврач с трудом поднял руку и сплёвывая кровь сунул мне жетон стороной с надписью МАНДАТ и строчками: «Предъявителю сего дозволяется производить на угодьях колхоза «Отрадный» научные изыскания любыми методами и средствами». Потом подал свиток пласт-паперы из коралла «хруст писчей бумаги», с водяным знаком Правительства Марса и сургучной печатью.

— Контракт, — сказал, пошатывая пальцами зуб.

Я прочёл. Документ был странным, суть содержания сводилась к тому, что колхоз «Отрадный» освобождался от обязанностей поставок на Марс топинамбура — как подчёркивалось, на все шесть лет. Требовалось только значительно увеличить сбор и поставку островной ягоды. Прочтя документ, я, мужественный офицер спецназа, ныне стойкий председатель колхоза и ищущий с творческой жилкой агроном, впал в несвойственную мне меланхолию. Оставаться на острове ещё шесть лет! На Земле! Лично я никак не рассчитывал. Лучше под трибунал и провести остаток жизни изгнанником в «найденной норе», но — в Метро на Марсе. С женой и детьми, с друзьями на одной планете.

До ночи не находил себе места. А утром полеводы, обеспокоенные неявкой председателя в правление на распределение нарядов, нашли меня в амбаре. Здесь их руководитель сидел, обалдело уставившись на скульптуру. Ночь я месил островную глину и к утру выдал.

* * *