Провал резидентуры

Тут меня какой-то белый, от которого водкой воняет, хватает за шкирку и как мне в ухо заорет:

— Эй ты, любимчик господский, чистенький, поехали со мной, а?

Этого мне только не хватало! Долго рядиться мне с ним не к чему — внимание привлеку. Я ему по-нашему отвечаю:

— Шел рамаат тилу белцор, мол, ты не на того напал.

— Это еще почему? — рычит он.

Делать нечего. Не врубается сам-то. Я ему говорю:

— Шел нейр рабес кишмаат бецвану, то есть, я из тех, за кого белые боги покарают. Это у нас, у беляков, штука серьезная, а я ведь и впрямь из красной касты, у меня даже волосы рыжие. Черные-то господа про это толком ничего не знают, а вот эта белая шваль лапу убрала и примирительно так говорит:

— Ладно, браток, ты, мол, прости.

Я киваю, и тут трамвай выезжает на Дуан-Гиан. Я помнил, что место красивое, но тут мне прям захолнуло: деревья стоят в два ряда, все одинаковые, постриженные, значит, по зимнему времени желтые, а по сторонам дворцы — всех больших черных господ дворцы, всех там баронов, графьев, виконтов и прочих.

Вылезаю я из трамвая и сразу к стенке шасть, вдоль улицы брысь, а тут и наш дом — трехэтажный, давно не крашенный, по фасаду краска облупилась. Я его через двор обошел и в белый ход — дзынь, дзынь!

Появляется белая морда, девчонка моих лет.

— Привет, — говорю, — сестренка.

— Какая я тебе сестренка, белый, — говорит она мне, а я ей:

— Какая-какая, ты ж, — говорю, — поди, моего дяди Бэблу дочка, Тила тебя звать, а я, значит, тебе двоюродный брат, Талу я.

Так она на меня посмотрела, эдак посмотрела и говорит:

— Точно, Талу. Я тебя и не узнала, вон длинный какой стал. Ну проходи, белый.

И во внутрь меня пускает. Я ей говорю:

— А ты что ж, тут с дядей Бэблу и с тетей Малой одна живешь?

— Зачем, — она говорит, — одна, тут еще Амила живет, сестра моя, только она маленькая, ты ее не помнишь.

— Как это, — говорю, — не помню, ей же щас лет десять уже должно быть.

Тут она меня к дяде Бэблу приводит и говорит:

— Папа, — говорит, — от господина барона вот племянник твой приехал. — И уходит.

Дядя Бэблу — серьезный белый, он управляет домом в столице. Длинный такой, тоже рыжий, как я, только еще и с бородой.

— Здравствуй, белый, — говорит он. — С чем пожаловал?

— Меня, дядя Бэблу, — говорю, — господин барон с секретным поручением прислали. Чтобы только Комитет не пронюхал.

— Ага, — говорит дядя не без удовольствия. — Ну и чего надо сделать?

— Телефон, — говорю. — А вот это для отводу глаз.

И даю ему пакет, какой мы обычно в город посылаем — счета, чеки, письма и всякое такое.

— Ага, — говорит дядя. — Ну давай, звони. В людской телефон не прослушивается.

Там у нас в людской стоит телефон — когда господа в городе жили, по нему продукты заказывали. Кому из черных господ может в голову прийти, что по белому номеру, с тройки начинающемуся, можно делать какие-нибудь дела господина барона?

Я набираю номер.

— Радио «Тридцать», — говорят.

Я стараюсь говорить без акцента. Честно сказать, мне это всегда удается: я все ж не у фермера картошку копаю, а у господина барона служу. Так что — выходит.

— Пожалуйста, Мин Даноо.

Пронесло, думаю: не поняли, что белый говорит.

— Мин Даноо, — говорит господин Мин Даноо, я его голос хорошо знаю, он про белую музыку передачу ведет.

— Информация от барона Рриоо, — говорю. — Лиина Шер Гахоо.

— Так, — говорит он. — Твой номер чист, белый брат?

Всем известно, что господин Мин Даноо к белым очень уважителен — уж больно нашу музыку любит.

— Да, — говорю. — Тройка — 120–142.

— Сейчас перезвоню, — говорит господин Мин Даноо.

Перезванивает.

— Так, теперь говори.

— Она жива, — говорю. — Она в имении господина барона.

— Спасибо, брат, — говорит господин Мин Даноо. — Какая связь?

— Через этот номер и нарочного, — говорю солидно.

— Спасибо, брат, — говорит господин Мин Даноо очень серьезно и кладет трубку.

И минуты через три по нашему, беляцкому телефону раздается звонок, и какой-то черный господин говорит:

— Братец, ты нарочный к Рриоо?

— Я, сударь, — говорю.

— Я журналист Леа Ги Коона, — говорит черный господин. — Ты, братец, собирайся, завтра с утра проводишь меня к барону. К девяти я заеду в его городской дом. Это по тому делу, по которому от вас только что звонили.

— Ага, — говорю. — Слушаю, господин. Только вам надо от Комитета разрешение на поездку.

— Ну да, — говорит он, и что мне нравится — говорит почти не как с белым. — у меня есть, не волнуйся. Пока.

— До свидания, господин Ги Коона, — говорю я, и он вешает трубку.

Ужинаю я с дядиной семьей, давно уж так не ужинал — черных господ в доме нет, и тетя Мала готовит нашу еду, беляцкую: козлятинку там, кашу пшенную — черные господа этого не едят, а еще белые рассказывают, что молодые черные господа тайком ходят в наши кабаки пшенную кашу кушать, это у них вроде как мода такая.

Спать я лег рано, встал тоже. Выхожу на улицу, стою.