Провал резидентуры

Уж и лес давно проехали, и поля кончились, и господский парк. Уж как я в поместье мимо охраны пролез — не говорю, это не сложно, да мне ведь эта охрана после тех красноглазых родней своего брата беляка показалась.

Вбегаю я в дом через белый ход и — прямиком к господину барону. Сидит господин барон в спальне, смотрит на море, а вернее всего — на лес на мысу, за которым охотничий домик. Смотрит на меня. Вот он все-таки и черный вроде господин, а вижу — испугался, что ли, за меня, словно свой брат беляк.

— Да что это с тобой? — спрашивает. — Талу, тебя обидел кто?

Тут я ему все как есть выкладываю, в подробностях, ну а как я до ворон и крыс дошел — тут у меня в башке моей рыжей все как поплывет, и я прямо на ковер — бух! И в обморок, ну прямо как госпожа черная барышня, честное слово.

Глава пятая ДИ-ДЖЕЙ

Мин Даноо, конечно, хорош. Уехал и не сказал, когда вернется. Я веду эфир, как правило, через смену после него, то есть с полуночи до шести утра, поэтому уж мне-то совершенно никак не удобно подменять его на эфире, но Кинхау неумолим и, в общем-то, прав:

— Кикоа, ну посуди сам, кто еще может вести его эфир? Ты же, кроме него, единственный, кто в этих завываниях хоть что-то понимает. Если заменить его блок шеаокана на поп-музыку, мы можем потерять рекламу Фонда военной силы, а еще — «Кабаков Лиму», куда постоянно таскается его королевское высочество жрать эту их пшенную кашу. А эти два контракта, это, считай, на пол-редакции зарплата.

Я пожимаю плечами.

— Да пожалуйста, Кинхау, я, собственно, не отказываюсь. Просто… Если это раз, ну два — ничего. А если его не будет десять дней?

Шеф ухмыляется:

— Если он дня через три не объявится, я его стану разыскивать через полицию как дезертира с фронта набора белой военсилы.

Я тоже усмехаюсь.

— Плюс, Кикоа, не забывай о премиальных, — многозначительно говорит шеф. — Что — плохо за один день заработать триста тридцать хоней?

— Ну да, — невесело шучу я, — две бутылки «хальяки» или коробка дури.

— А ты не трать деньги на вражескую дурь, — наставительно говорит шеф, не принимая шутки, — а если уж тебе совсем невмоготу, то жуй кишан, это по крайней мере патриотично. И недорого.

Шеф окутывается облаком сизого дыма дешевой сигары, а я выхожу из его клетушки в редакцию. Моя секретарша Гуна сидит на телефоне, увидев меня — улыбается всей своей шоколадной смазливой мордашкой. Я совсем недавно просек, что она в меня влюблена. А ведь я с ней уже год работаю, ничего раньше не замечал. Стоило развестись и потом потерять наложницу, чтобы внезапно найти возле себя такую кобылку! Черт, о чем это я думаю…

— Запряг-таки, — говорю я ей. — Готовься, сегодня мы с полудня до шести и потом в ночь.

Она, улыбаясь, кивает, продолжая говорить в телефон:

— Спасибо, я передам ему. Да-да, ваши соображения очень ценны.

При этом она, скромно не глядя на меня, сжимает коленки и ставит каблучки на треногу своего стула, поворачивая боком сжатые вместе стройные шоколадные ноги. Какие, черт, они теперь носят мини. А говорили — раз война, все модные магазины поразоряются.

Я тем временем спрашиваю Дооту, секретаршу Мин Даноо:

— Ну что, твой не объявлялся?

Роскошная массивная Доота отрывается от писем, пачками разложенных перед ней, и говорит:

— Не-а. И дома его нет.

Она удручена, хотя что ей — Оаки на нее все равно никогда никакого внимания не обращает. Что за мода у наших референток — влюбляться в ведущих? Впрочем, моя первая секретарша… Совершенно обратный пример. Я для нее как мужчина вообще не существовал. Хотя и она для меня как женщина — тоже. Гадина такая была, я ее уволил, потому что она на меня попыталась настучать. Там серьезный был момент, хорошо, Мин Даноо и шеф меня прикрыли, а то ковырять бы мне землицу в окопах на южном фронте. Да… зачем я во фронтовую командировку взял наложницу, идиот, идиот! Бедная Тиклу… что с того, что она была белая? Тиклу… Взял бы тогда жену — не надо было бы потом возиться с разводом… грех, конечно, так думать… Боги, о чем я все время думаю!

Гуна кладет трубку и облегченно вздыхает. Доота ее спрашивает:

— Кто там на тебе ездил полчаса?

— Да ну, какой-то флотский, как пень тупой. Слышите, шеф, хотел, чтобы вы для «Воскресных разговоров» пригласили директора Института расы и он на примере белой музыки наконец объяснил бы, почему беляки — не люди в полном смысле слова. А то, видите ли, его друзья, боевые флотские офицеры, не могут понять, почему популярная столичная радиостанция уделяет столько времени белой музыке.

— Идиот, — бормочу я, начиная листать подготовленный Гуной обзор писем. — И друзья его идиоты. Интересно, что бы они у себя на флоте делали без белой военсилы? Как снаряды подносить — давай, белый брат, а по радио — не люди. Тьфу, уроды!