- Я постелил себе, все нормально, не переживай, - успокаивает его Шерлок. – Мне вполне удобно.
Джон понимает, что это ложь, вчерашнюю ночь он имел возможность в этом убедиться, но сил подняться с дивана или начать спорить в себе не находит. Он закрывает глаза и вновь проваливается в сон без сновидений. Отсутствие кошмаров и в этот раз – приятное разнообразие. Утром Джон просыпается одновременно с будильником и некоторое время приходит в себя. Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на Шерлока, обнаруживает, что того уже нет. Джон встает и обходит всю квартиру, хотя данные действия явно излишни – спрятаться здесь негде. Что ж, Джон согласен, что так будет лучше, Шерлоку нечего тут делать, это совершенно не его стихия. Он не подходит джоновой квартире, как чайка или беркут канареечной клетке. Джон встает, принимает душ, бреется, одевается, готовит себе кофе, быстро возвращаясь к привычному статусу одиночки. Джону всего двадцать шесть лет, но иногда он напоминает себе старика. Пусть его раны не телесные, но покалеченная душа давит и сковывает его. Он давно уже не чувствует себя цельным и свободным, и это нормально, потому что Джон подобное дерьмо заслужил.
На работе день начинается с реанимации пациента. Пациент – худой тридцатилетний парень без определенного места жительства и занятий, страдающий запущенной стадией рака желудка. У него жуткие боли, но в приюте нет сильных обезболивающих, способных их унять, а у самого пациента нет ни страховки, ни документов. Возможно, перерезать вены – выход для всех из этой патовой ситуации, но Джон не может позволить ему умереть. Зашивая порезы на венах, Джон думает, что парень и сам, на подсознательном уровне, умирать не хочет, иначе бы он порезал себе вены ночью, когда бдительность персонала притуплена. Джон пытается как-то ободрить парня, с тоскливым мученическим выражением разглядывающего потолок. Он рассказывает о тех немногих случаях, когда рак отступал от больных на последних стадиях. Он говорит о необходимости бороться и верить, но в первую очередь сам в свои слова не верит. Трудно бороться, когда изнутри человека разрывает боль, невозможно верить, когда вся жизнь – сплошной ад. Закончив перевязку, Джон делает запись в медицинскую карту и журнал назначений, тихо инструктирует медсестру и уходит. В кабинете начальства уже созван небольшой консилиум из главной медсестры, Гарольда и мистера Биннера. Мисс Смит сегодня не работает, и это обстоятельство радует Джона, слишком уж эта дама не добра к их пациентам. Что делать с несчастным суицидником, начальство не знает. Гарольд отмалчивается, мистер Биннер благодушно рассуждает о медицинской реформе, а Джон вызывается созвониться с несколькими хосписами, которые могли бы принять больного. Начальство дает добро, и Джон отправляется в ординаторскую, где его настигает Гарольд.
- Зачем, Джон? – спрашивает он. – Ты же понимаешь, что это капля в море. Всем не поможешь, а уж нашему парню и подавно. Он уже мертв, и сам это знает, - Джон кивает, отыскивая в справочнике телефон ближайшего хосписа. – Куда как благороднее было дать ему умереть. Он сам выбрал такой финал, нужно уважать волю умирающего…
Джон резко поднимает руку, призывая Гарольда к молчанию.
- Воля умирающего – результат помешательства от боли, - излишне резко говорит он, как бы споря с самим собой, поскольку некоторые из крамольных высказываний Гарольда приходили в голову и ему, - мы не можем лишить его последнего шанса на выздоровление.
- В хосписе? – Гарольд насмешливо приподнимает бровь. – Это место где умирают, а не выздоравливают.
- Всегда есть время для чуда, - бурчит Джон, снимая трубку телефонного аппарата.
- И это говорит врач, - качает Гарольд головой. – Кстати, а с кем ты вчера разговаривал после работы? Длинный такой парень в пальто…