Провансальский триптих

Он обычно приходит первым, с корзинкой лакомств и стопкой раздобытых в букинистической лавке книг, и садится за столик — если это лето, то снаружи, в тени платана либо под большой полосатой маркизой, если зима — внутри кафе, у стены, всегда в одном и том же укромном уголке. Вскоре появляются остальные, уже не первый год одни и те же: Клод де Фрессине, Мишель Ром, Полетта Перек, Эвлина ван Хемерт, Каролина Руссель, Пьер Галлиссер, — выкладывают на стол мелкие покупки: оливки, горсть жареного миндаля, кисть винограда, арабские сладости…

Бывая в Арле, я никогда не пропускаю этих встреч. Благодаря их участникам — моим друзьям — и этому волшебному городу с его энергией, языческой разнузданностью, но и рационализмом, я не чувствую себя пришлецом из другого мира: здесь я у себя дома, этот город всегда со мной, я тоскую по Арлю, даже когда в нем нахожусь. Это — мое место, потому что я люблю его и понимаю.

Встречи и беседы в кафе Malarte часто завершаются совместным обедом в доме хозяина в Ле Параду. Этот необычный дом всегда открыт для друзей; сюда можно прийти без предупреждения, едва ли не в любое время; постучишь в калитку бронзовой колотушкой и — спустившись по нескольким каменным ступенькам в небольшой огороженный сад — попадаешь в заколдованное пространство иного мира, где царят покой, философская задумчивость, куртуазность, благожелательность и тепло.

Огромный трехсотлетний вяз отбрасывает трепетные тени на обнимающую ствол деревянную скамью и ухоженный газон. Подальше, у каменной ограды — два больших, похожих на парусники, миндальных куста, кажется, светящихся собственным светом. Прямо из сада входишь в просторную прихожую с украшенным резьбой камином (в прохладные дни там всегда бушует огонь). На стене обнаруженные в земле у ограды при посадке помидоров римские мотыга и вилы — символы нетленности огородничества, — а в глубине, на барочном мольберте, одна-единственная картина, точнее рисунок сангиной: автопортрет Жана Шардена 1731 года. Все здесь дышит теплом, везде изысканная простота и ни следа позерства; дом создан таким из потребности постоянного общения с красотой и гармонией. На первом этаже гостиная, столовая и кухня; полы выложены старой керамической плиткой, на фоне белых стен старинная провансальская мебель: темные резные сундуки, шкафы; немного керамики из Фаэнцы, несколько ковров ручной работы из Обюссона. На втором этаже библиотека со шкафами высотой до потолка; полки с ценными книжными изданиями, рукописями, альбомами; оправленные в кожу тома, вышедшие из мастерских лучших королевских переплетчиков; удобные кресла, лампы, а на одной, свободной от книг стене несколько работ с дарственными надписями авторов: картины Пикассо, рисунки Жана Кокто… Судя по всему, хозяин дома — состоятельный человек, наделенный утонченным вкусом.

Одиссей, срубив часть стоявшей во дворе огромной оливы, вытесал из пня подножие ложа и вокруг этого ложа построил дом. Когда однажды я спросил Ладисласа, что он бы сделал из ствола этой оливы, ответ последовал незамедлительно; книжный стеллаж.

Но кто такой Ладислас Мандель? О близких людях, о друзьях трудно писать отстраненно. Близость стирает образ, очертания расплываются, становятся нечеткими, бесформенными. Чтобы портрет получился достоверным, требуются эмоциональная сдержанность, дистанция. Но, так или иначе, в одном можно не сомневаться: Ладислас был человеком неординарным, из тех, кто от рождения обречен на неприятие безликой либо, на худой конец, заурядной действительности. Всю жизнь он гонялся за призраками, за вещами нереальными или, по крайней мере, являющимися таковыми по мнению большинства. Его личность была столь многогранна, что не поддавалась однозначным оценкам. Человек дела и при этом — мыслитель и гуманист, вечно ищущий, сомневающийся в своей правоте, как те библейские мудрецы, которые в своих поисках правды о человеке знали, что гораздо важнее задавать вопросы, чем на них отвечать. Однако с равным успехом он мог быть и героем романов плаща и шпаги.

Ладислас Мандель родился в 1921 году в городе Орадя в Трансильвании, в венгероязычной еврейской семье, но с пятнадцати лет жил во Франции. Учился в Школе изящных искусств в Руане и Академии художеств Рансона, специализируясь на проектировании типографий. После захвата Франции немецкими войсками бежал на юг и вступил в Сопротивление. Благодаря выдающемуся уму и харизме, быстро выдвинулся.

Уже через два года Ладислас командовал боевым отрядом маки[115], а спустя год был назначен руководителем военными операциями FTP-MOI (Francs-tireurs et partisans de la Main d’oeuvre immigrée)[116] на юге Франции — от Лиона до Тулузы. Во время одной из диверсионных акций был тяжело ранен; от верной смерти его спасла молодая девушка — врач в отряде, впоследствии великая романтическая любовь и обожаемая жена.