Провансальский триптих

Чуть в стороне — деликатно подчеркивая этим ранг благородного товара — деревянный стол, на котором три плетенные из ивняка корзины, до краев заполненные свежими устрицами. Эти моллюски разнятся величиной, происхождением и ценой. Больше всего ценятся крупные плоские устрицы, которых вылавливают в открытом море неподалеку от полуострова Жьен и Тулона. Несмотря на ранний (еще далеко до полудня) час, здесь толпятся любители устриц, которые начинают обход рынка с дегустации demi-douzaine (полдюжины); продавец специальным ножом с коротким лезвием вскрывает твердую, как камень, раковину моллюска, обладающего неповторимым вкусом моря, и осторожно подает покупателю до краев заполненную створку, предварительно сбрызнув ее содержимое соком лимона. Для друзей и постоянных клиентов под столом, в ведерке со льдом, припасены несколько бутылок очень сухого Gris-de-Gris с тонким букетом и вкусом мокрого камня — вино превосходно подчеркивает изысканный вкус устрицы.

Помню, как однажды ранним майским субботним утром, в предвкушении чудесного еженедельного спектакля, я не спеша шагал по затененной стороне бульвара Клемансо в направлении ботанического сада и внезапно увидел прямо перед собой преудивительный экипаж. Среди машин рыночных торговцев и снующих туда-сюда людей посередине мостовой медленно катил не то открытый катафалк, не то цирковой фургон, запряженный двумя серыми осликами в цветных чепраках. Четыре витых столбика поддерживали резной навес, украшенный игривыми амурчиками и цветочными гирляндами. Будто во избежание траурных ассоциаций, экипажу подбавляли фривольности букеты искусственных цветов, яркие ленты и плакетки с изображениями танцующих нимф и рогатых сатиров на фоне райских кущей.

Сидящий высоко на облучке усатый возница в арлезианской рубашке с традиционными пчелами, в черном, обшитом фиолетовой каймой жилете, с непременной черной бархоткой на шее, во все горло распевал непристойные куплеты на местном провансальском диалекте под аккомпанемент двух довольно больших, висящих слева и справа от него колокольчиков.

В этом не было бы ничего необычайного: субботнему торгу, как правило, сопутствуют выступления иллюзионистов, танцоров фламенко, гуттаперчевых акробатов, виртуозов игры на редких инструментах, поэтов, сказителей, политических агитаторов, проповедников нетрадиционных учений, — однако спустя два часа я увидел этого же возницу, готовящего для продажи свой товар среди груд фиолетовых баклажанов и крупных ребристых помидоров, здесь почему-то называемых русскими. На растянутой между двумя платанами веревке с помощью деревянных бельевых прищепок он развешивал польские театральные афиши 1965–1985 годов. Несмотря на высокие цены, изрядная часть афиш постепенно была распродана.

Ряды лавочек, словно бы подуставших и пресытившихся собственным изобилием, редеют и наконец заканчиваются на уровне Hôtel de la Police Nationale[110], там, где бульвар Лис пересекается с обсаженной высокими платанами улицей, круто спускающейся к Алискампу. На последнем рубеже — горы зеленого с лиловыми вкраплениями салата, мешки батата и груды дынь.

Но это лишь половина субботнего рынка.

Вторая, не менее важная, половина отличается от первой и характером, и атмосферой. Согласно установившейся в незапамятные времена необъяснимой топографии, торговые ряды тянутся от конца улицы Гамбетта вправо вниз по бульвару, обступают с востока квартал Ла Рокет и достигают треугольного сквера возле высоких пилонов виадука, рядом с Tour de l’Écorchoir, или Tour de Leonet (Скотобойная башня, или башня Леоне), — последним сохранившимся фрагментом средневековых крепостных стен в этой части города.

Толпа здесь гуще, атмосфера более горячечная, шума гораздо больше; люди, одежда, головные уборы, манера поведения — совершенно иные; иная и тональность рыночного шума — доминанта перенесена в высокие регистры. Продавцы и покупатели — преимущественно бывшие жители Магриба (Алжир, Тунис, Марокко), Черной Африки (Сенегал, Габон, Гана), а также (этих не много) Индонезии и Северного Вьетнама — бывшего французского Тонкина. Господствующий язык — арабский. Он слышен везде: в гомоне бесед, в призывах торговцев, в мелизмах песен Рашида Таха, Фаделя Шакера или Рами Айаха, льющихся из динамиков на прилавках с домашней электроникой, в сопровождающихся бурной жестикуляцией спорах за маленькими шестиугольными столиками, где подают мятный чай в стаканчиках с золотым орнаментом.

Когда я, прохаживаясь среди лавочек, прислушивался к тону дискуссий, мне порой казалось, что смуглые пришельцы из стран бассейна Средиземного моря, родившиеся под тем же знойным небом, что и коренные жители Прованса, по своему образу жизни, темпераменту, житейской философии ближе к последним, чем французы с Севера, — им проще беседовать, они лучше понимают друг друга, в их взаимоотношениях поражает отсутствие комплексов — психологических, культурных, цивилизационных.