Проверка на дорогах. Правда о партизанской разведке

Дед Никандр жил на лесном кордоне с юных лет. Жил уединенно, отдавая всего себя одному раз и навсегда полюбившемуся делу: охранял, берег лес. Уйдя на зорьке и до позднего вечера не возвращается. Шагает и шагает по лесу, не зная усталости, – ходок он в свои семьдесят с лишним лет был отменный. Каждое дерево ему здесь известно, каждая тропка ногами измерена. Предлагали деду коня – отказался: «Без него управлюсь».

С лесником почти никто не общался, не заглядывал в его сторожку. Да и к чему, ежели хозяина все равно на месте не застанешь. И он знакомств не искал, предпочитал одиночество.

После того как в родные места пришли оккупанты, к нему и вовсе перестали заходить. А старый лесник, будто ничего не изменилось в его жизни, продолжал нести свою нелегкую службу. «Лес не мой и не немца, а наш народное богатство, – рассудил он, – значит, надобно лес сберечь».

Однако с зимы сорок второго года кончилось одиночество деда Никандра. Начали в его спрятанный за вековыми деревьями домик наведываться гости. Приходили нечасто, и, как правило, в ночную пору. И уходили такое же время – неслышно, как вода через сито. Помню любимую поговорку деда: «Лес – с ушами, поле – с глазами».

Это были наши разведчики и связные, а иногда партизаны-подрывники. Дело сделают и, если время позволяет, отдохнут у деда. Попьют чаю, заваренного ягодами и травами, а если повезет, то и дичью лесной полакомятся. Привал на час-другой – и опять в дорогу. В тот вечер дед Никандр с особым нетерпением ждал связного. Была у него для этого веская причина – знал он от верных людей, что в одной из окружных деревень, похоже, расположилась шпионская школа, которую немцы маскируют под гарнизон власовцев. Дед оценил важность этой новости и, бросив все дела, а многие месяцы впервые сходил в деревню – постарался проверить слуха. Выходило, что сказали все верно.

Но партизанского посланца как на грех все не было. Наконец появился. Издали увидел его дед Никандр. В легком ватнике, за поясом топорик, на голове выгоревшая от солнца кепка, кирзовые сапоги порыжели от времени и сырости.

Пароль не потребовался – давно знали друг друга. Поздоровались. Гость выпил кружку воды и тяжело опустился на скамью, устало прикрыл глаза. Старик молча сел рядом, попыхивая самокруткой. Ждал, когда человек после трудного пути отдышится.

– Есть тут у меня одна весточка, надо бы ее куда следует доставить, да хорошо бы пошибче – ждут ее очень…

Вытащил из-за иконы спичечный коробок. На клочке газеты нацарапал карандашом несколько слов. Высыпал спички из коробка, положил на донышко записку, прикрыл заранее приготовленным вторым донцем, затем ссыпал серники назад. Хитровато подмигнул: знай наших! Донесение было снаряжено в путь. Передохнул связник, переобулся, докурил самокрутку и больше засиживаться не стал. Коль дело срочное – значит, надо торопиться.

Азы партизанской науки

Таких добровольных помощников, как дед Никандр, было у нас тогда немало. Никто из них не был обучен премудростям партизанского дела, доходили до всего своим умом, природной смекалкой. А двигало их поступками высокое патриотическое чувство, любовь к своей Родине, жгучее желание мстить оккупантам. Каждому из них довелось пройти свой «подготовительный класс» на земле, захваченной врагом.

«Когда обрушилась на нас война, я жила в деревне Ермиши Сошихинского района – помните, наверно, какую? Было мне в ту пору девятнадцать лет, – так начинает письмо ко мне бывшая разведчица особого отдела Нина Федоровна Ефимова – Степанова. – Дом стоял на отшибе, у самого леса, и стали заходить к нам красноармейцы – то в одиночку, а то и по нескольку человек. Выходили из окружения, прятались от гитлеровцев.

Я и моя свекровь Ксения Онуфриевна Онуфриева как могли, помогали бойцам. И кормили, и отдых давали. А когда в деревню заходить было опасно, мы на сарае ветку выставляли – условный знак. Ну, тогда ее сами в лес носили, не оставлять же людей голодными.

Запомнился мне один командир, совсем молодой, статный такой, только звание его позабыла. Целый месяц навещал, а однажды пришел, поблагодарил за всех и сказал: «Больше, хозяюшки, беспокоить вас не станем. Собралась у нас группа, через линию фронта будем пробиваться к своим. Может, кто из нас погибнет но остальные пройдут». Он оставил адрес родных, наказал: «Как фашистов прогонят, пошлите по этому адресу письмецо, сообщите обо мне». И ушел. Больше мы его не видели. Фамилия его была, если не запамятовала Пяташков. Только жаль, не довелось эту просьбу выполнить. Немцы сожгли наш дом, в нем и адрес сгорел.

После тех, кто из окружения выходил, стали к нам наведываться военнопленные, бежавшие из немецких лагерей. Им тоже помогали чем могли – продуктами, одежонкой».

Весной 1943 года мы взяли Нину Ефимову в партизанскую бригаду. Узнали, что гитлеровцы установили за ней наблюдение. Дальше оставаться ей в Ермишах стало опасно.