Провидение

Прочитал я и о злодее, учителе-внештатнике, Роджере Блэре. Негодяй исчез, и, хотя по-прежнему числится в розыске, ясно, что у полиции он не в приоритете. В конце концов Джон Бронсон вышел из заставленного домашними растениями подвала здоровым как конь. Публика возбудилась — внештатный учитель, наши дети, как такое могло случиться? — но только на несколько минут. Бронсон не был местной звездой, когда пропал, а появился крепким мускулистым парнем. Тон в отношении преступника смягчился. Ну, что бы он ни сделал с мальчишкой, давайте смотреть правде в лицо, парень жив и здоров. И, по крайней мере, он же не забрал наших детей…

Психическое заболевание внештатного учителя обнаружилось давно, но в основном описывалось как «своеобразие в поведении», поскольку Блэр получил образование в одном из университетов Лиги Плюща и преподавал затем в должности профессора.

Когда человек умен и болен, его считают одаренным и тронутым. Вот почему бывший босс Роджера, хотя быстро указал на него пальцем — Вот почему я уволил его, ведь я знал, что он способен на нечто ужасное, — не отправился по собственной инициативе к властям, а дождался, пока ужасное и впрямь случилось.

Самое интересное в этой истории — загадка тех четырех лет. Бронсон утверждает, что ничего не помнит, а спросить у Блэра не представляется возможным: как и Джон когда-то, он пропал без вести, разыскивается.

Я читаю все. Все, что попадается под руку.

Уйти из офиса сейчас не могу. Тогда все поймут, что у меня что-то новенькое. Да ладно, Эгги, остынь. Открываю дверь и ступаю в «загон». Тут же ловлю взгляд Стейси. Спрашивает, чем я занимался так долго. Отговорка у меня есть — мой мешочек, вдаваться в детали Стейси не желает, а потому машет рукой — свободен.

Я чувствую себя, как мальчишка в последний день занятий. Выхожу на улицу, к солнцу, и сразу сажусь в машину. Выезжаю на дорогу в Нью-Гэмпшир. Как и все родайлендцы, я считаю, что мы — лучшие. В Массачусетсе местные придурки-сладкоежки с измазанными мороженым физиономиями раздуваются от лицемерной гордости за какую-то плимутскую скалу[81]. Про Мэн лучше помолчу: попробуйте быть женщиной в этом штате и потом расскажите, что из этого получится. В Вермонте самая отвратительная итальянская еда, какая мне только попадалась. А про Нью-Гэмпшир достаточно знать, что народ там гордится гранитом, беспошлинной торговлей, самодельными шутихами и бутылками с ручкой. Я завожу машину. Я не виню тебя, Джон, за то, что ты приехал в Провиденс. Я бы тоже так сделал.

Воспользовавшись инвалидным стикером, паркуюсь у одного из главных входов в «Финч-Плаза-Молл». Здесь Блэр держал похищенного ребенка, и здесь Джон Бронсон стал Мальчиком-из-подвала.

Молл как молл, шумный и печальный, никакой мистики, никакого стиля. Таблички обещают большие распродажи. Скоро, скоро! Но оживления не наблюдается. Как и во всех торговых центрах в наше время, здесь господствует атмосфера обреченности — никаких сюрпризов не ожидается. Магазин спортивных товаров только что разорился, на окне — листок. Работающие в тех магазинах, которые вроде бы открыты, напоминают статуи, приклеившиеся к телефонам и экранам компьютеров. Там, где наблюдается покупательская активность, где люди помогают продавцам, они выглядят потерянными, как будто их наказали, посадили в тюрьму. Я думаю о Джоне Бронсоне, проведшем четыре года в подвале. Каково ему было подняться по ступенькам и оказаться в магазине бижутерии, в окружении торгующих сотовыми телефонами киосков.

Звонит мой телефон. Ло. Я отвечаю, и она слышит шум.

— Йо, Ло. — Одно время ей нравилось это приветствие, но потом им стали пользоваться ее ученики, в том числе и не самые любимые, и в один прекрасный день она сказала, чтобы больше я к ней так не обращался.

Ло вздыхает.

— Стейси звонила.

Дело дрянь.

— А…

— Эгги, где ты? Только не вынуждай меня звонить в телефонную компанию и отслеживать твой сотовый, как будто ты какой-то мальчишка.

Сажусь на твердый, как бетон, стул.

— Я в Нашуа.

— Ищешь Бородача! — невесело усмехается Ло. Говорит, что это все. Не кричит, не ругается, потому что я этого не заслуживаю, потому что до меня не доходит. Я наблюдаю за детьми и родителями, даю ей выговориться, обещаю, что да, это все. Обещаю и сам понимаю, что это и впрямь конец. Она хочет, чтобы я поел. — Поел, Эгги. Поел настоящей еды, а не просто выпил чаю. И не думай, что ты отделаешься от вечеринки у Марко.

Черт.

— Конечно. Буду.