Провидение

— Я тоже скучаю по тебе, Хлоя. — Я касаюсь пальцем ее рубашки. Следующие три снимка сделаны с камеры телефона. На первом она улыбается, на втором выглядит немного глуповатой, а от третьего у меня мурашки по коже. Ее глаза. Точь-в-точь такие, как в тот день, когда я вернулся и когда она, едва увидев меня, потеряла сознание.

Статья начинается с разговора о ее картинах. Сейчас Хлоя занимается пейзажами, но ее пейзажи — это новый жанр, что-то вроде перевернутого с ног на голову кича. Ее работы пользуются диким успехом не только в Нью-Йорке, но и в других частях света: в Париже, Амстердаме, Стокгольме. Я знал, что она вернется, но было бы неправдой сказать, что все в статье прекрасно и замечательно. Признаться, меня немного задевает, что они совсем не говорят обо мне, том вдохновении, что кроется за этими ее глазами.

Огорчаться не стоит. Да, от моих глаз она ушла к видам Нью-Йорка. Я изменился. Она изменилась. Мы все меняемся.

Следующая тема разговора посвящена ее отношениям с соцсетями. Любовь и ненависть в одном флаконе. Рассказ обрывает реклама лазерной терапии, а дальше идет то, из-за чего я запомню ее навсегда.

— Я верю в уединение, — говорит она, попивая латте. — Думаю, это Нью-Гэмпшир так застрял во мне. Знаете, вообще-то на следующей неделе мы отправляемся домой. Там и помолвку отметим.

Сэйерс, обручившаяся недавно с финансистом Кэрригом Беркусом, говорит, что свою личную жизнь обсуждает редко.

— Но о помолвке, по-моему, нужно дать знать всем, — улыбается она.

Пояснение: Сэйерс и Беркус росли в одном городке, Нашуа, штат Нью-Гэмпшир. Потом они расстались.

— Однажды вечером в галерее кто-то сказал, что здесь мой одноклассник. Оказалось, это он. Мы быстро съехались и стали жить вместе. У него много стенного пространства, у меня идеи.

Сэйерс смотрит на диктофон. Моргает.

— Все, конечно, не так просто, как звучит. — Она берет чашку обеими руками, словно хочет согреться. — Это как в искусстве. Бросаешь краску на холст и сама не знаешь, что делаешь. Потом, спустя часы или дни, холст высыхает, и те часы твоей жизни говорят, что они такое, что им нужно. Сухое время. — Она смеется, убирает руки от чашки. — Вот почему я не обсуждаю свою личную жизнь. Стоит начать, как непременно скажешь что-то вот такое.

Свою помолвку Сэйерс и Беркус отметят в Нашуа, где устроят вечеринку на заднем дворе. Репортер спрашивает, почему Нашуа, а не Нью-Йорк, и Сэйерс смотрит в окно и снова сжимает пальцами уже остывшую чашку.

— Нью-Йорк не дом. Пока еще. — Она поворачивается к репортеру и в упор смотрит на нее. — А вы? Вы замужем?

Сэйерс уже расслабилась, взгляд у нее живой, любознательный. Как на ее картинах.

Меня рвет клубникой и кремом. Потом рвет еще раз из-за того, что я воображал, будто это наш свадебный торт, будто мы вместе, пусть даже и не на связи, из-за того, что он — это просто период, вроде зимы, а зима, каждая зима, когда-нибудь кончается.

И вот теперь во мне не осталось ничего, кроме желчи. Кэрриг с ней, он идет с ней по улице, ест с ней яичницу, и свое вдохновение она находит в его доме, в его спальне, в его любви — эта мысль сдавливает мою душу, сжимает все внутри, и избавиться от нее невозможно.

Эггз

По пути в Линн останавливаюсь в придорожном ресторане у трассы 3. Думал позвонить Хлое, девушке, упоминавшейся в тех газетных статьях. Но с телефоном у меня дружба не завязалась. И я все еще не могу избавиться от чувства, что найду Джона.