Провидец Энгельгардт

Ну, а в споре с соседом, думается мне, Энгельгардт был неправ. Долго ещё русские не могли усвоить предупреждение Н.Я. Данилевского насчёт того, что Европа – это вечный враг России. Не дал бы Запад России взять Константинополь. И не одни баре Запада враждебно относятся к России, но и «мужик в Европе» тоже. Выше было показано, как маркиз де Кюстин откровенно написал, что ненавидит Россию, её правительство и всё её население, и это его чувство раздело большинство жителей Европы. И в СССР до 22 июня 1941 года многие ещё верили, что германский «мужик», пролетариат, в случае нападения Гитлера на Страну Советов поднимется и повернёт штыки против нацистской власти. Дорого нам тогда обошлась эта вера. Но вернусь к русско-турецкой войне: «Кастиполя не взяли. Недоумение какое-то было. Появились раненые воины. Пошло ликование. Недоумевают, но все чего-то ждут, на что-то надеются…»

Зря надеялись. Война, затеянная авантюристами, кончилась как-то странно. Русские войска подошли к Константинополю, но весь Запад восстал против России, посыпались угрозы совместной его акции против нашей страны. Россия потеряла около 25 тысяч солдат и офицеров убитыми и умершими от ран и более 55 тысяч ранеными. Война дорого обошлась России и в финансовом отношении. В этом состоянии противостоять давлению стран Запада она не могла. Мирный договор, заключённый в Сан-Стефано, был в целом выгоден для России. Но враждебно настроенные по отношению к России западные державы потребовали созыва европейского конгресса в Берлине, на котором договор был пересмотрен в худшую для нас сторону. Так что недоумение русских людей по поводу странных итогов войны можно было понять. Но это не ставит под сомнение их патриотизм:

«Казалось бы, можно ли интересоваться тем чего не знаешь, – спрашивает Энгельгардт, – можно ли сочувствовать войне, понимать её значение, когда не знаешь, что такое Царьград?

А между тем, неся все тягости войны, которых не может чувствовать мужик, слыша всюду толки о победах, о поражениях, находясь, посредством писем, в тесной связи, со сражающимися под Плевной, Карсом своими детьми и братьями, может ли мужик оставаться равнодушным ко всему этому…

Каждая отдельная личность как будто совершенно равнодушна, как будто совершенно безучастна, не имеет никакого представления о деле, повинуется только приказанию нести деньги, сушить капусту (для войск), вести в город сына или мужа…

Брат Фоки, Дмитрок, солдат, находящийся где-то там, около Шипки, просит прислать денег; «Трудно без денег, – пишет он, – потому что иной раз сухарей не подвезут и голодать приходится, а будь деньги, купил бы у болгарина хлебец!». (Это у того болгарина, за освобождение которого русские положили десятки тысяч жизней.) Но у Фоки ничего нет. Он еле прокармливает своё семейство в нынешний год, когда и в «кусочках» плохо подают. Узнав о письме, деревня сама, по собственной инициативе, без всякого побуждения со стороны начальства, решила имеющиеся у неё общественные деньги, три рубля, предназначавшиеся на выпивку, послать от мира Дмитроку.

На днях крестьянин Иван Кадет пришел просить Семёныча (молодой человек, обучавшийся в земледельческом училище, теперь изучающий у меня практическое хозяйство в качестве работника) написать Дмитроку письмо.

– Мир посылает поклон и три рубля денег от мира: от всех домохозяинов, значит».