Провидец. Город мертвецов

Тропа заросла травой и зияла глубокими рытвинами. Ступая с кочки на кочку, где посуше, я запетлял между деревьями, пока не вышел на полянку, на краю которой дымили трое дюжих хлопцев. Теперь они дружно позабыли про трубки и уставились на меня. Я же с равнодушием принялся разглядывать пестреющие дирижабли и притихшую, удивленную троицу.

В основном суда были пришвартованы к деревьям. Хотя вокруг то и дело что - то потрескивало и поскрипывало, все дирижабли решительно оставались на месте. Они мало походили на лощеных собратьев из главного порта. Очевидно, их не столько построили, сколько склепали из останков других дирижаблей, более крупных и прочных.

Курильщик, стоявший ближе всех к судам, был невысок ростом и в целом походил на рабочего с фабрики: с бледным от пьянства лицом, грязноват, одежда висит мешком, поверх одежды - кожаный фартук, а из карманов торчат истрепанные рукавицы.

В середке стоял мулат с длинными волосами, заплетенными в тугие косички и перехваченными на затылке шарфом. На нем был рыбацкий свитер с высоким воротом, складки которого исчезали под густой темной бородой. В сравнении с ним и коротышкой третий, широкоплечий и статный, с густыми усами, в ослепительно - синем кителе с блестящими медными пуговицами, казался почти что щеголем. От уголка его рта отходил розовый шрам, не доставая немного до уха, щедро увешанного золотыми колечками. И колечки эти забренчали, когда владелец их разразился смехом при моем виде.

Из нутряного, зычного рокотания возник раскатистый, во всю утробу, хохот. К нему не замедлили присоединиться и остальные.

- Эй, дамочка, - позвал он, перехватив наконец вдох-другой. - Заблудились?

Обождав, пока всеобщий каламбур этой публики пошел на убыль, я спокойно сказал:

– Нет. Искал подружек. Хвала небесам – нашел.

– У тебя длинный язык, сударыня, – с угрозой в голосе сказал здоровяк, и отлип от своих дружков.

Широкой поступью он двинулся в мою сторону. Ростом он был в два аршина и мог похвастать толстыми, как бревна, руками, мощь которых отнюдь не скрывали рукава кителя. Не дойдя пары шагов, этот медведь потянул ко мне свои лапищи.

Я тут же схватил его за средний палец и с силою вывернул наружу. Тот от боли припал на колено и вскрикнул. В этот момент я выхватил свой «Браунинг» и вставил ствол ему в рот. Напарники его было шелохнулись, но щелчок курка и решительный взгляд остудил их пыл.

– Послушайте, любезный, – сказал я. – Мне надобно нанять дирижабль. Капитал имеется. Если интересно – побеседуем. Если нет – не чините мне преграды.

Тот осторожно покачал головой в знак согласия и примирения. Я отпустил его руку, однако пистолет в кобуру убирать не стал.

– Ловко это вы, – сказал здоровяк, поднимаясь. – С кем имею честь беседовать?

– Николай Александрович, – кивнул я.

– Зовите меня Лаврентием, – зычным басом ответил здоровяк. – А эти ироды – Пётр и Фома.

Те два раза ударили себя в грудь кулаком.

– Изумительная у вас посудина, – сказал я, соблюдая правила хорошего тона.

– Мы зовем её «Ласточка», – пояснил Лаврентий. - Кое-что украли, кое-что купили, много чего достроили сами… Летать уж она может, да еще как.

– До Нового Петрограда долетит?

– Нет, Николай Александрович, увольте, – покачал он головой, - мы до туды не ходим.

– А кто ходит?

- Где найти такого дурня, чтобы он отвез вас в это гиблое место? Не знаю, - он спрятал руки в карманы своего кителя. - Не знаю...

- Да взять хотя бы Карася, – подал голос мулат.

- Кто такой этот Карась? Где мне его искать?

– Вы, Николай Александрович, при нём такого не болтните, – ухмыльнулся Лаврентий. – Вмиг душу вынет. Степаном его звать. Ступайте дальше по тропе. Мимо не пройдете.

Распрощавшись с троицей, я побрел вдоль дирижаблей, парящих над просекой, между могучими стволами. Суда со скрипом покачивались на канатах, мягко наползая на хвойные кроны; ветки и птичьи гнезда скребли по днищам гондол.

Ближе всех маячила несуразная махина с надписью "Белая ворона" по левому борту, от которой так и веяло кустарщиной, хотя на вид она была весьма прочной. Судно могло похвастать обшитой сталью гондолой и парой огромных газовых баллонов. Все это великолепие было скреплено воедино массой заклепок, болтов, тросов и удерживалось над просекой тремя толстыми канатами.

На земле валялась веревочная лестница, уходящая к брюху диковинного дирижабля. Рядом с ней, в тени, восседал на раскладном деревянном стульчике потрепанного вида господин. Из - под мышки у него выглядывала бутылка анисовки. Она поднималась и опускалась в такт его дыханию и, если не защитные очки на округлом лице, было бы еще очевиднее, что он спит.

Этот господин не то чтобы развалился на стуле, но и не сидел в полном смысле слова. Его светло - каштановые волосы были острижены так коротко, что походили на лысину, уши подбирались к макушке, а в левом засели три серебряных серьги. Всю картину довершали коричневые штаны, заправленные в ботинки, да замызганная нательная рубаха.