Провидец. Город мертвецов

Я заглянул внутрь и увидел ровно то, что было обещано: худо-бедно прибранную, более или менее удобную на вид каморку с двумя кроватями, столом и рукомойником. У дальней стены протянулись три трубы, исходивших паром, а в углу висел облезлый киот с распятием, который смотрелся в этой комнате весьма чуждо.

- Обратите внимание на трубы, — сказал Пахом. — Они здесь для тепла, но прикасаться к ним не советую. Сразу получите ожог.

- Спасибо, что предупредили.

- Клозет у нас в конце коридора. Толком не запирается, да и пахнет там не луговыми цветами. Воду можно найти рядом с котельной. Она хранится в бочках сразу за дверью.

- Прямо царские палаты, — сказал я, разглядывая обстановку, что походила на грязную келью.

- Располагайтесь, - кивнул Пахом и удалился прочь.

Выскочив из сапог, я переместился на койку и улегся на затхлую подушку. Сил не осталось даже на то, чтобы уснуть, оттого я просто глядел в потолок, слушая тяжелую, угнетающую тишину, изредка прерываемую странными звуками.

Через некоторое время дверь моих "покоев" скрипнула и в проеме показалась голова Пелагеи.

- Николай Александрович, ну ты как?

- Жить можно. Проходите, милости просим, - сказал я поднявшись. Настроение моё как - то само собою приподнялось и мне сделалось не столь одиноко.

- Это можно, - ответила девушка, присаживаясь на край соседней койки. - Ты ничего худого не подумай, просто не хочу коротать ночь в компании этих старых дурней. Они-то ко мне со всей душой, да только я такую опеку вряд ли вынесу.

- Даже и в мыслях не было.

- Вот и славно.

- Как там госпожа Агафья?

- Горюет, но она сильная.

- Не сочтите за наглость, - сказал я, смутившись, - но меня гложит любопытство...

- Хочется знать как она потеряла руки?

Я кивнул.

- Собственно, это не секрет, - пожала плечами Пелагея. - Правую она потеряла, когда все мы бежали из города, потому что остаться означало смерть, а то и хуже. Жили мы в девятом секторе третьего кольца - на Третьей Портовой.

- Мы?

- Да, мы. Агафья подобрала меня со свалки совсем крохой, и с тех пор она мне как мать. Родная моя семья вся померла от кори: отец, мать, и пятеро братьев.

- Прости, ради бога. Я не знал...

- Не бери в голову. Так вот, Агафья со своим супругом, Василием Егоровичем, держали там одно заведеньице, туда много кто заглядывал — по большей части мужчины. Старые портовые крысы, рыбаки в промасленных дождевиках, старатели со своими пожитками, бренчащими на спине, и дела шли весьма неплохо. Подавали в основном пиво. Откашлявшись, она продолжила:

- И вот, в один из погожих деньков пришла беда: мертвые пришли дабы питаться живыми. Эта зараза застала нас с Агафьей на рынке — мы как раз закупали продукты, когда началась паника. Василий Егорович остался в тот день в трактире.

Везде уже сооружали временные преграды из хлама всякого толку. Помогали они плохо, но все-таки помогали, так что рабочие трудились вовсю. При первой же возможности, как только прошла основная волна паники, мы пробрались через ограждения и побежали в трактир.

Но там его было не видать. Трактир казался пустым, окна выломаны. Люди разбивали стекла и промышляли грабежом. Мне даже не верилось: воровать в такое время!

Зайдя внутрь, я начала его звать, пока он не откликнулся откуда-то из задней части дома. Тогда я перемахнула через прилавок, вломилась в кухню и увидела его на полу, всего истерзанного и залитого кровью. Агафья вбежала следом.

Кровь в основном была не его. Он застрелил троих безумцев, которые загнали его в угол — как волки оленя, вы же знакомы с их повадками, — и сидел теперь в компании трупов, но его сильно покусали. У Василия Егоровича откусили ухо и часть ступни, а глотку ему наполовину вырвали...

Она вздохнула и еще разок прочистила горло.

— Он умирал… и, как оказалось, обращался. В ту пору мы совсем еще не знали про эту болезнь, так что Агафья не побоялась к нему подойти. Василий Егорович вяло покачивал головой, глаза у него высохли и стали желто-серого оттенка.

Вместе мы попытались поднять его с пола — хотели дотащить до госпиталя. До чего же глупая мысль была. К тому времени все улицы перегородили, и помощи было бы негде искать. И все-таки мы поставили его на ноги. Он был не особенно крупный мужчина.

И тут он полез драться. Сцепившись, мы рухнули у прилавка. Когда снова удалось поднять его, с ним уже было кончено. Он начал постанывать и пускать слюни — яд, проникший в его тело через укусы, сделал свое дело.

Вот тогда-то все и случилось. Тогда он Агафью и цапнул.

Всего лишь прокусил большой палец — совсем неглубоко, но этого хватило. И тогда наконец стало ясно, что его больше нет, будто мало было пожелтевших глаз и невообразимой вони изо рта, как от дохлой лошади на улице. Василий Егорович никогда бы не причинил нам зла...

Она опять закашлялась, однако глаза ее, мерцавшие в свете свечей, оставались сухими.

Тут снова засвистели трубы, и Пелагея притворилась, что замолчала из-за них. Затем она продолжила рассказ: