Провинциализируя Европу

О Великая Жизнь, теперь довольно этих
поэтических фантазий («кавья»),
Введите прозу, твердую и суровую,
Пусть умолкнет очаровательный перезвон стихов,
Ударим мощным молотом прозы!
Нет нужды в нежном касании поэзии —
Стих, я отпускаю тебя сегодня,
В царстве голода живет только проза —
Полная Луна похожа на подгоревший «чапати»[392]

,[393].

Проза в этом стихотворении уравнивается с реальностью, голодом и борьбой за справедливость, с моментом, когда надо творить историю и политику. Поэзия, в свою очередь, обречена на отсутствие реализма, на ощущение дистанции от политики, хотя ирония того факта, что Бхаттачарья высказал эту мысль в стихах, не ускользнула от внимания его современников[394].

Проза, поэзия и модернизм в Калькутте

Функциональное различие между прозой и поэзией, которое Тагор помог обнаружить и разработать на рубеже веков и которое было обращено к национально-политическим формам зрения начала XX века, в конце концов привело к оживленным спорам в истории бенгальского литературного модернизма. Я понимаю термин «модернизм», следуя подходу Маршалла Бермана, в котором оно указывает на эстетические средства, с их помощью городской образованный класс при столкновении с модернизацией стремится создать, пусть и неуверенно, ощущение дома в условиях современного города[395]. Поэзия Тагора, жаловались в 1920-е годы и позднее многие поэты, мало дала Калькутте такого, что Парижу XIX века дал Бодлер[396]. Текстам Тагора, и прежде всего его поэзии, как говорили, не хватало реализма.

Этот упрек звучал постоянно с тех самых пор, как Тагор приобрел известность в XIX веке. Иногда эти упреки звучали в форме завистливых обвинений, что богатство предков позволило Тагору и его родственникам заниматься изящными искусствами, избавив от привычной борьбы за жизнь, которую вел средний класс Калькутты. В коротком рассказе, опубликованном в журнале «Сахитья» в 1898 году, с почти явной отсылкой к талантливому семейству Тагоров в саркастическом тоне выведен будто бы автобиографический голос: «Мы могли позволить себе резкую оппозицию школе и университету потому, что не обязаны были беспокоиться о том, чем наполнить желудок. Подобно тому как люди разводят голубей, ездят на рыбалку или катаются на лошадях… в качестве хобби, кто-то из нас, чтобы удовлетворить свои прихоти, стал художником, кто-то-поэтом, а кто-то – философом»[397].

В XX веке, примерно в то время, когда Тагор получил Нобелевскую премию (1913 год), все громче стало звучать обвинение в отсутствии в его текстах чувства «бастаб» – реального. Одним из первых эти обвинения выдвинул националистический лидер Бипин Чандра Пал, который в 1910-е годы сблизился с идеями социализма. В 1912 году он писал в журнале «Бангадаршан»: «Многое в творчестве Рабиндраната иллюзорно. Его поэзия редко бывает материалистична («бостутантрик»); можно также заметить недостаток материализма у созданных им персонажей. Рабиндранат написал много коротких рассказов и несколько больших романов, но все-таки в реальности (“бастаб”) очень редко сталкиваешься с подобием какого-либо из описанных им персонажей»[398].

Пала объясняет это, снова делая акцент на материальном достатке семьи Тагора: «Современная аристократия Калькутты живет внутри узкого круга. Обычные люди не могут попасть во внутренние покои их жизни, но и они не могут проникнуть в жизнь простых людей»[399]. Эта же претензия повторяется в цикле статей бенгальского социолога Радхакамала Мукерджи, также утверждавшего, что «тексты Тагора не имеют никакого материалистического качества». «То, что он изобразил в „Ачалаятан“[400] и „Горе“[401], не имеет отношения к реальной жизни („бастаб джибан“)»[402]. Его роман «Чар адхьяй»[403] подвергся критике за то, что не воздал должное крупным политическим движениям тех лет – «движению „Хариджан“, рабочему движению, движению „хаддар“[404] и другим массовым движениям». Автор последней цитаты Биной Гхош, позднее ставший известным бенгальским социальным историком, едко критиковал «абстрактно-мировой гуманизм» Тагора, считая его не более чем идентификацией «любви к миру с любовью к Богу»: «Это просто витание в облаках, спиритуализм стал его прибежищем из-за оторванности от реальности. Это невозможно, абсурдно и противоположно истории человека»[405]. Реализм и историзм идут рядом в этих спорах как два столпа, поддерживающие идеи демократии и исторического материализма.