Провинциализируя Европу

Некоторые из этих взглядов были крайностями и во многих случаях в немалой степени задевали Тагора. Он зачастую не отвечал на них прямо, но ему пришлось обратить внимание, когда молодое поколение писателей, связанное с новыми авангардистскими журналами «Каллол» (1923 год), «Каликалам» (1926), «Прагати» (1927), «Паричай» (1931) и «Кабита» (1935), начало говорить, часто с уважением, но весьма громко, о недостаточном внимании к бедности и сексуальности в эстетике Тагора. Как вспоминал позднее Ачинтьякумар Сенгупта, один из основателей «Каллола»: «„Каллол“ отошел в сторону от Рабиндраната… в миры нижнего среднего класса, угольных шахт… трущоб, мостовых, в те кварталы, где жили отвергнутые и обманутые»[406]. Поэт Буддхадев Бозе так описывал этот процесс: «Главным признаком так называемой эры Каллола был мятеж, а главной мишенью этого мятежа – Рабиндранат. <…> Было ощущение, что его поэмы не имели тесной связи с реальностью („бастаб“), не обладали напряжением страсти, в них не было признаков муки существования, что его философия жизни несправедливо игнорировала неоспоримую телесность людей»[407]. Джибанананда Дас, один из самых значимых поэтов посттагоровской эпохи, написал письмо Тагору, в котором говорил о том же ощущении дистанции: «Я молодой бенгалец, который иногда пишет стихи. Я видел вас много раз, но затем терялся в толпе. Ваше мощное свечение и моя незначительная жизнь создавали разрыв между [нами], который я никогда не был способен преодолеть»[408].

Отсюда уже всего один шаг до утверждения, что Тагор не принадлежал к бенгальскому среднему классу, что он был экзотичен и, что любопытно, слишком «западным». Критика могла быть резкой, как в письме одного бенгальца, цитируемого в книге Эдварда Томпсона о Тагоре. Томпсон не раскрывает имя корреспондента, нам говорят только, что автор нижеследующих строк был «выдающимся ученым»:

Его [Тагора] образ мысли настолько английский по сути, что авторский перевод «Гитанджали» на английский я ценю гораздо выше, чем бенгальский оригинал. <…> Среди нас его почитают только те, кто потерял контакт с древней родной литературой и жизнью народа, кто читает только английские книги. <…> Если наша страна безрассудно потеряет себя в море иностранной культуры, он, безусловно, станет предвестником новой литературной эпохи. Но если произойдет обратное, я уверен, его слава померкнет. <…> Европейские восторги не слишком высоко ценятся у нас, это показывает только, что он обрел политическую сноровку для высказываний такого рода, которые апеллируют к европейскому уму. Это не Бенгалия дала миру Рабиндраната – скорее, Европа подарила его бенгальцам. Восхваляя его, европейские ученые восхваляют свой собственный дар. Я больше гордился бы, если бы наши собственные поэты получили такое признание за границей.[409]

Сегодня мы знаем от Э. П. Томпсона, изучавшего книги отца о Тагоре, что автор этого письма 1922 года – не кто иной, как знаменитый литературовед Динеш Чандра Сен, часто пользовавшийся щедростью и покровительством Тагора[410].

Тень от наблюдений Динеша Чандры, если не буквальная антипатия его слов, протянулась вплоть до 1960-х годов, когда Буддхадев Бозе и Судхиндранат Датта, значимые поэты, заявляли следующее:

Труды Рабиндраната – это европейская литература, написанная на бенгальском языке, и это первый опыт такого рода.

В руках [Рабиндраната] бенгальская литература стала западной во всем, кроме языка.[411]