Провинциалка

Царила полная тишина, лишь невидимые насекомые сновали вокруг, жужжа еле слышно и оттеняя еще больше благодатный покой. Я лежал на спине, глядя на пушистые облака над головой. Не помню, когда в последний раз я с таким удовольствием раскрывался навстречу объятьям природы, освободившись от забот и суеты, просветленный и примирившийся. К чему были все испепеляющие страсти и порывы, отчаянная погоня за призрачными успехами, муки и сладостные призывы славы? В силах ли все эти пустые иллюзии превзойти простую гармонию естества? Эти мысли доставляли мне удовольствие, хотя где-то уголком здравомыслящей, рациональной части своего сознания я понимал, что поддался этому настроению из малодушия, из подленького мелкого желания откупиться преклонением перед вечностью от всего, что ожидало меня там, внизу, в кипящем котле большого города, на суровой арене безжалостных житейских схваток. И все же мне было приятно чувствовать себя вдали и в безопасности от дурного глаза, как ребенку, сбежавшему от гостей и забившемуся в темную, теплую кладовку…

Вечером я вернулся обратно, надеясь застать на месте моих коллег, понявших по моему отсутствию, как раздражает меня некорректность такого рода, но оказалось, что и сегодня они тоже не приехали. Правда, жена управляющего сообщила мне, что мне все же звонили из Софии.

На следующий день утром рано позвонил Рашков.

— Ну здравствуй, товарищ писатель! — с ленцой и чуть заметным вызовом протянул он. — Как дела, чем занимаешься?

— Благодарю, я в порядке! — сухо ответил я. — А ты?

Он перешел со мной на "ты" со второй нашей встречи, и я, придерживаясь своего неизменного принципа отвечать людям тем же, не остался у него в долгу.

— Счастливчик ты, Венедиков! — продолжал Рашков. — Дураки изнывают здесь от жары, прямо мозги у них плавятся, а он, хитряга, ловит кайф в горах, удит себе рыбку, а, может, и любовь закрутил по холодку!

— Что, что? — заикаясь, выдавил из себя я, искренне пораженный его нахальством. — Тебе не кажется, что прежде всего тебе следует объяснить, почему вы до сих пор не приехали, вы ведь должны были быть здесь еще в пятницу?

— Должны были, но… кошка дорогу перебежала, — чуть мягче заговорил он. — Не думаю, что ты по нам убиваешься… Слушай, мы не приедем в Смолян, можешь возвращаться.

— Как не приедете!.. Почему?

— Потому что это беспредметно. Мои попытки улепить из двух ваших великих произведений одно окавались бесплодными. Не вышло… Вы с маэстро Докумовым уникальные авторы.

— Ты в этом уверен? — тупо спросил я, лишь бы сказать что-нибудь.

— Абсолютно! Столько времени бьюсь головой об стену! Не выходит. Чего я только ни делал, что ни придумывал, исписал горы бумаги — нет и нет!.. Так что можешь собирать чемоданы…

Я сжал губы, охваченный возмущением. Что это значило? И как посмел этот тип так бесцеремонно морочить мне голову?

— Иванчев в курсе? — спросил я после продолжительного молчания.

— Он в командировке. Пришлось срочно выехать в Будапешт, сегодня вечером вернется.

— Ты мог бы мне намекнуть, что твой приезд — дело еще не решенное, чтобы я зря не мотался туда-сюда, — сказал я глухо и враждебно.

— Что-о? — повысил голос Рашков. — Намекнуть, говоришь? Я что, заставлял тебя выезжать раньше времени?

Меня снова на миг разъярила его наглость, но затем я подумал, что жалеть не о чем. Я ничего не потерял, приехав сюда.

— Ну и что теперь? Что будем делать?

Рашков засопел мне прямо в ухо — связь была отличной, мне казалось, что он сидит совсем рядом.

— Теперь — как Бог на душу положит!.. Думаю вынести этот вопрос на обсуждение совета — пусть он решает!

Я ошарашенно захлопал глазами. До сих пор об этом не было и речи — Иванчев собирался предложить для обсуждения лишь окончательный вариант.

— Может быть, это лучший вариант, — сказал я спокойно, даже с некоторым безразличием. — Я не возражаю… Когда соберется совет?

— Еще не знаю, — ответил Рашков, как мне показалось, чуть дрогнувшим голосом. — Завтра я поставлю в известность начальство и оно назначит дату…

— Значит, я могу остаться еще на два-три дня? Здесь действительно чудесно. Я с толком поработал, поездил вокруг. Так что нет худа без добра! Впрочем, это относится и к твоему известию. Может, так и лучше.

— Дай-то Бог! — пробормотал он, скиснув, и, выдавив из себя "чао", положил трубку.

21

Сразу же после разговора я выехал в Софию. Я был уверен, что выйду победителем в состязании с Докумовым, но особой радости от этого не испытывал, не желая зла молодому сценаристу. Несмотря на отсутствие опыта в кинодраматургии, я понимал, что идеальное разрешение — в отборе наиболее удачных элементов обоих сценариев, что, по моему разумению, было вполне осуществимо, вопреки утверждениям Рашкова.

В понедельник утром секретарша Иванчева сообщила мне, что худсовет назначен на среду, в три часа дня.

В тот же вечер мы встретились с Даво. Он спросил меня о сценарии, я ответил, что обсуждение — послезавтра, совместно со сценарием Докумова. Даво многозначительно прищурил один глаз.