Ежи отступил от болота. На шаг всего. Он пойдет, только сперва… вестник отправится по маячку, в башню. И Ежи лишь надеялся, что Никитка все ж не решился уйти настолько пораньше.
…вестник дрожал.
И…
— Помоги, — попросил Ежи у леса. И дотянувшись, провел ладонью по шершавому стволу кривой березы. — Пожалуйста.
Огонек затрепетал.
И стабилизировался.
Удивительное совпадение… Ежи дунул, отпуская вестника. Второй создался легко: Анатоль, может, и не штатный маг, но сообщение получит. И поймет, что нужно делать.
Хорошо.
Ежи опустился у корней березы.
— Извини… я просто не уверен, что метка силы продержится хоть сколько бы долго. Все же поле здесь нестабильно…
Нож вспорол белую полосу коры.
— Мне нужно оставить знак…
Березовые листочки зазвенели, утешая, хотя больно было не Ему.
Полоса снятой коры блестела. И Ежи кивнул. А затем, сделав надрез, прижал ладонь к метке. Вот так… у Анатоля есть образец крови, значит, как минимум, к берегу их приведет. Дальше…
Болото расстилалось зеленым ковром.
— Еще бы палку…
Ежи совсем не удивился, увидев подходящую по размеру палку у самого берега, где её еще не так давно совершенно точно не было.
Не было?
Зато теперь есть.
Он смахнул влажноватый мох и решился.
Первый шаг. И тихий всхлип. Мох, еще зеленый — чуть дальше он побелеет, а после покраснеет, побуреет, обзаведется выводком пятен и вышивкой из нитей клюквы — просел, выпуская ледяную темную воду. Сапог влагу выдержит.
Первое время.
Но надолго рассчитывать не след, потому как вода болотная тем и отвратна, что живо выедает все, самые надежные чары.
Ежи шел, изо всех сил заставляя себя не спешить: не хватало еще провалиться, тогда-то ничем он Лилечке не поможет…
Шаг.
И вздох.
И еще… и снова. Оборачиваться не след, но Ежи обернулся, отметивши, что отошел от берега куда дальше, чем следовало бы. И что теперь-то этот берег, и знакомая береза, видится ему мутной размытою полосой.
— Ничего, — сказал он, сглатывая вязкую слюну. — Вернусь… как-нибудь.
Хотел добавить, что по своим следам, но следы эти болото затягивало, будто издеваясь над магом.
— Все равно вернусь, — Ежи тряхнул головой и вцепился обеими руками в посох. — И… если с лесом вышло, может, с тобой договоримся?
…вспомнилось вдруг, что бабушка сказывала про болотника и жен его зеленоволосых, которые так и норовили одна перед другою украситься. Особенно зеркала жаловали.
Зеркал у Ежи не было, а вот…
Он коснулся кафтана.
— Эй, есть тут кто? — голос его разнессы по-над зеленой гладью, вспугнувши козодоя, который вспорхнул да заплакал человеческим голосом. — А кому бусин золотых? Нарядных…
Пуговицы он обрывал одну за другой. И, набравши горсть, кинул на зеленый ковер, где промеж белоцвета проглядывали алые головки сабельника.
…сабельник обыкновенный — трава болотная, которая не просто растет в моховой глади, но зимует в воде, да воды ей надобно сажени две[14]
, может, меньше чутка…— Выходите, девицы-красавицы… покажитесь… примите подарочки…
— А будет чем отдариться? — раздался сзади мягкий голосок.
…Лилечка была хорошей девочкой.
Во всяком случае старалась. До недавнего времени она и шалить-то не шалила. И после не собиралась. Вот даже есть стала хорошо. Конечно, не так хорошо, как нянюшке хотелось бы. Все-таки в Лилечку никак не лезли пирожки после щец или ушицы, за которой следовала каша пареная, мясные крученики с подливою и расстегайчики.
Расстегайчики еще получалось как-то впихнуть, а пирожки уже не лезли.
Хотя… для пряников место находилось.
Правда, не сразу.
Она вздохнула и покосилась на человека, который её держал, подумав, что, наверное, можно было бы сказать, что держит он Лилечку на редкость неудобно. Через плечо перекинул… как раз, что в той сказке про волшебника-Черноборода, укравшего прекрасную княжну.
Нянюшка так и говорила: через плечо перекинул, оземь ударился и дымом оборотился.
Правда, иногда он оборачивался не дымом, а филином.
Или еще кем.
Но так даже лучше. Разнообразнее.
Правда, человек, что Лилечку нес, оборачиваться не спешил, а знай, шлепал себе по болоту. И её держал крепко. Сразу сказал:
— Будешь дергаться, шею сверну.
Лилечка ему поверила.
Она была очень доверчивым ребенком. А потому лежала тихонько, надеясь лишь, что пряники из живота не вылезут. Что-то подсказывало, что человек этого не одобрит.
И Фиалку.
Фиалка, наверное, тоже понимала, а потому сидела тихо-тихо. Если б не острые её коготки, которыми она пробила платье Лилечки, можно было бы вовсе подумать, что она потерялась.
Лилечка повернула голову налево.
Болото.
И пахнет нехорошо. Не так нехорошо, как от человека, который, наверное, устал, потому что шагал теперь медленне и то и дело останавливался. А потом вовсе взял и стряхнул Лилечку.
Она упала на мох, благо, кочка была высокой и мягкою, что пух.
— Не похожа, — сказал человек, вперившись в Лилечку ясными глазами. — Может, нагуляная?
И за щеку ущипнул.
— Дохлая… вправду недолго тебе осталось. Жаль.
— Почему?
Жалости от него Лилечка не чувствовала, не такой, которой её жалели другие.