Провинциальная история

И делать вид, что вовсе не голоден. Оценил он и ушицу из белорыбицы, и дичину, запеченную с лисичками. Воловий язык, томленый в печи. Капусту. Яблоки моченые. Да и прочее изобилие, которое появилось на столе.

Береслав вот ел мало, словно нехотя, проявляя немалое воспитание и душевную тонкость.

Сам же наполнил высокие кубки вином.

Тоже весьма неплохим.

— За знакомство, — сказал он.

Мишанька выпил.

Как не выпить?

И за государя-батюшку, которому Береслав приходился близким сродственником, не выпить тоже было никак невозможно. И за процветание Беловодья… и как-то так вышло, что Мишанька сам не заметил, как оказался вот… не то чтобы пьяным. Пьяным магу быть никак неможно. Скорее слегка… утомленным.

А еще печаль душевная нашла выход.

Как не поведать человеку столь понимающему, внимательному, обо всем?

О батюшке, который на Мишаньку гневается, но это потому как ретроград и не понимает, что времена-то изменились, что все-то теперь иначе.

О жене.

Ведьма.

И сбежала.

Или сама, или с другими… и может даже к любовнику. А ведь Мишанька её любил. Да… и драгоценности дарил. Платья… какие он платья заказывал! А она взяла и сбежала.

Разве справедливо?

— Ничуть, — согласился Береслав, отставивши кубок. — И когда, говорите, она уехала? С верховной, стало быть…

— Так… вот… не успел. Думал догнать…

Кольнула мыслишка, что, если бы Мишанька вправду отправился по следу неверной — а он почти уже не сомневался, что бежала его Аглаюшка не сама, но к любовнику — супруги, он бы всенепременно догнал. Но ведь… кто ж вот так сходу отправляется?

И голова после беседы с папенькой болела.

И вообще… дела были, требовавшие Мишанькиного внимания. Как решил, так сразу и отправился. Опоздал.

— А… у тебя? — спросил он, закусывая вино хрустящей рыбкой, которую жарили целиком, в чем-то таком вывалявши, что была эта рыбка острою, пожалуй, даже чересчур.

— И у меня… сбежала.

— Невеста?

— Не знаю пока, — Береслав глянул задумчиво, будто не зная, стоит ли отягощать нового приятеля своими заботами. И вздохнул даже. Мишанька сразу сочувствия исполнился.

Хороший ведь человек.

И чего этим бабам надобно?

— И что случилось? — спросил он, рыбку к себе подтягивая. Хороша… конечно, простонародное кушанье, но и он ныне может позволить себе отступиться от обычного своего образа жизни.

В дороге как-никак. Тут фуа-гра взять негде…

— Не уверен, что сам знаю, — Береслав кривовато усмехнулся и запястье потер, на котором проступила вязь обручальной ленты. — От предков порой престранное наследство получаешь…

Мишанька тоже вздохнул.

Наследство… если и вправду с Аглаей не помирится, то наследства ему не видать. Папенька, пусть и ретроград редкостный, но слово свое держит. А стало быть, вычеркнет Мишаньку из наследного списка, небось, он давно к Осипке приглядывался. Мишаньку же спровадит на границу.

И…

Горько стало.

До того горько, что Мишанька уже сам, без тоста, поднял кубок.

— За успех нашего дела…

— За успех, — Береслав вино лишь пригубил. — Я корабль нанял. Завтра отплываем.

— Я… возмещу, — Мишанька вино допивать не стал. Все же, сколь бы ни был он легкомысленен, но призрак границы, обретший плотность и жизнь, заставлял думать.

— Не стоит. Деньги — это пустое, но… может статься так, что мне понадобится иная помощь.

— Буду рад.

Береслав протянул руку, которую Мишанька пожал с великим удовольствием. А еще подумалось, что если удастся взаправду приятелями стать или паче того оказать услугу, то папенька будет доволен.

И не только он…

Пусть Радожские уж пару сотен лет, как от двора отступили, заперлись в своих поместьях, но кровь — не водица. Батюшка-государь помнит о родстве, а стало быть…

…может, и без границы обойдется, если с Агаей не выйдет?

Должно выйти.

Мишанька ведь добрый. И готов её простить, если, конечно, она раскается. Так вот, простит и обратно примет. Конечно, не сразу, но все одно примет…

— Обещаешь? — серьезно поинтересовался Радожский, глядя Мишаньке в глаза. И тот поспешил заверить:

— Клянусь!

Искра силы уколола ладонь.

А губы Береслава растянулись в кривоватой усмешке.

— Извини… случайно вышло.

— Ничего, — Мишанька потер ладонь, на которой остывало клеймо магической печати. И мысленно обругал себя. Но тут же успокоился: Радожские род приличный. И не станет Береслав требовать чего-либо этакого, в ущерб Мишанькиной чести.

— Расскажите, — попросил тот, откидываясь на стуле.

— О чем?

— О вашей супруге. О Верховной ведьме.

— Та еще сволочь, — искренне сказал Мишанька, окончательно приходя в себя. Хмель и тот выветрился. Эх… будь печать обыкновенною, он бы в суде опротестовал обещание, что, мол, дано оно, пусть и добровольно, но в смятенном состоянии души.

И под влиянием вина.

Вино — это… как его… исключающий фактор. Кажется, исключающий… в Университете они проходили основы юриспруденции, но как-то оно… Мишанька и тогда-то не особо усердствовал, а теперь и вовсе все повыветрилось.

Но главное осталось — магия — это не стряпчий, она исключающих обстоятельств не понимает.

Ничего…

Радожский ведь дворянин.

И маг.

И…

— Сволочь, — согласился Береслав. — И все же ведьма… сильная?