Провинциальная история

— Чего б не дать, когда ведьмино счастье схватил? — Никанор, квасу хлебанувши, скривился. — Повезло дураку.

— С чего дураку? Гришанька — парень хороший.

— Все одно свезло…

— А… с ним чего? — шепотом поинтересовался Антошка, еще не зная, зачем ему оно знать надобно, но чувствуя, что весьма скоро собственная его жизнь переменится.

— Так он ведьму к дому ее вез, — Стасик подивнул сковородку с жареным салом, поверх которого растянулись, расползлись колечки лука. — А она ему велела, чтоб пить бросил.

— Вот так и велела? — Антошка отпираться не стал, вытащил из-за сапога вилочку, которой и подцепил кусок побольше, плюхнул на лепешку — как есть черствая — и поспешил сунуть в рот.

— А то! Хотела его при себе оставить, — Стасик покосился на батьку, но тот был увлечен спором, и наклонился к самому Антохиному уху. — Ведьма ж без мужика никак не может! Вот и решила… а он взмолился, стало быть, что у него семья, жена и дочки.

Только прежде-то Килишка про семью не больно-то думал. Но это так, мыслишка мелькнула и сгинула, как не бывало.

— Видать, сильно страшна ведьма была, если так, — Стасик поскреб могучую грудь. — Или он, того… не по тому делу… спужался, что не сдюжит, вот и… зарок дал. Не пить. Третий день тверезый.

Это и вправду было достижением немалым, особенно для человека, который перед тем вовсе тверезости избегал.

— А она молодая? — поинтересовался Антошка, в голове которого начала рождаться мысль. И, как водится, процесс рождения был весьма непрост.

— Ведьма? Так кто ж их разберет, — Стасик опять грудь поскреб. — Я бы вот сходил…

— Я тебе схожу! — взревел Михаль, который, пусть и спорить любил, но сына все ж таки знал распрекрасно. — Я тебе так схожу, что седмицу с лавки встать не сумеешь!

— Тять, я ж так!

Михалев кулак ударился о стол, но тот, сколоченный из честного дуба, лишь загудел тревожно. И посуда зазвякала.

— Тять! — Стасик сполз с лавки и понурился. — Я ж… поглядеть только!

— Вот-вот, сходи, — ласково ответствовал Килишка, квасок прихлебывая. — Ты на нее поглядишь, она на тебя. Парубок статный, крепкий, самое оно, чтоб для ведьмы-то… заморочит тебе голову, задурит, оставит у себя служить…

И захихикал премерзенько.

— Ну тять! Я ж не дурак… я сдалеча…

Стасикова голова от отцовской затрещины не загудела.

— Оженю! — грозно постановил Михаль. — Вот на жену свою глядеть и будешь, аж заглядишься…

Стасик побледнел, то ли от затрещины, то ли обрисованной батюшкою перспективы.

А мысль в Антошкиной голове окончательно оформилась. И была эта мысль кругом хороша. Даже замечательна. Она-то и заставила спешить.

Правда, сальца Антошка со сковороды уволок.

И лучка на лепешку кинул.

И краем самым ее в жирок помакал, для пущего смаку. А уж после-то, пальцы облизавши, забрал свои листочки. И чернильницу тоже, пущай и грошовая, но грошик к грошику… ничего, вот возвернется он в корчму эту не каким-нибудь там Антошкою, а…

Кем он так и не придумал, скоренько до дому добег.

— А, явился, — Акулина, старшая сестрица, развешивала белье, и притом, в жгут его скручивая, глядела на Антошку превыразительно. — Опять в корчме зад просиживал?

— Не твоего ума дело, — сказала Антошка, правда, без особое уверенности, ибо и нравом, и статью Акулина в матушку пошла.

— Кто забор поправить обещался!

— Поправлю!

Антошка скоренько в хату нырнул и огляделся. Не сказать, чтоб вовсе бедненько было. Все ж таки батюшка хозяйство имел, да и матушка после батюшкиной смерти не запустила. Но вот…

Стены конопатить надобно.

И крышу перекрывать.

И колодец чистить. Антошка собирался, конечно, но не сразу. Сперва-то дело изучить требовалось, понять, как оно половчее сделать, чтоб по уму и на века. А бабы дурные того не понимают, торопят, мол, вода совсем уж дрянною стала, пахнет.

Оно-то пахнет, ну так можно же ж к иному колодцу прогуляться, от которого все берут! И недалече он. Ежели поспешать, то скоренько выйдет обернуться.

— Куда это ты лезешь? — нахмурившись, поинтересовалась Зоська, что на столе чистое белье катала.

— Где моя рубаха? — Антошка заглянул в один сундук, в другой, в третий.

— Какая?

— Которая красивая, красная, — Антошка подумал, что надо бы для этакого случаю и новую справить, но маменька деньгу не даст.

Есть у нее, но не даст.

На приданое откладывает.

— А тебе на кой? — Зоська отодвинула в стороночку доску и руки в бока уперла, старшой подражая.

— Вот-вот, — в дом вошла Акулина и в дверях стала.

Подумалось, что они-то точно не одобрят замысел Антошкин, ввиду бабьего скудоумия и неспособности мыслить широко, на перспективу.

Про перспективу он в одной книженции прочитал, и ему крепко в душу слово сие запало. И все ж таки… сам он точно рубашку не отыщет. А еще портки нужны, те, которые папенькины из зеленого сукна да с вышивкой, маменькиною рукою ставленной.

Пояс.

Жупан.

Шапка.

Не идти ж к ведьме в услужение оборванцем?